Глаза закрыты.
Пальцы едва подрагивают от напряжения, а затем крепко сжимают взятую из библиотеки книгу. Кажется, словно сейчас откроются все тайны, терзающие её так долго. Вокруг — никого, но где-то рядом звучат приглушенные голоса, перешептывающиеся, обсуждающие важные только для них вещи. Но Гестия не слушает: она снова дома, в своей комнате с большим окном, в окружении вещей, новых, к которым только стоит привязаться; потому что старых не осталось. Не нужны были, ведь память и напоминание всегда с ней, всегда где-то внутри; их не забросишь в дальний угол, не спрячешь — она и не пытается, принимает, осознает. Да и не осталось никаких вещей, а те, что были в приюте, уже выброшены.
В них — никакой ценности, никаких чувств, никакой боли кроме той что Гестия хранила внутри.
Но тот день — не совсем обычный, странный; тот день как дорога в новый мир, тот самый, который всегда был рядом стоит протянуть руку, выцепить из лунного света струну и потянуть на себя чтобы развязался весь узел.
Не было больше секретов, шкатулка распахнулась, пальцы скользят по палочке и запах обработанного дерева впитывается в пальцы, въедается в кожу.
В руках она держит не книгу, но — письмо с оттесненными гербами Хогвартса, смысл которых пока не в силах понять. Бумага мнется, потому что маленькая девочка сжимает её сильнее чем намеревалась, вчитывается в идеально выверенный, летящий почерк директора МакГонагалл.
Ты — всё то, чего боялась твоя мать, от чего старалась убежать. Ты не должна была узнать. Закрой шкатулку, отрекись.
Тяжелый вдох, выдох — не сразу; легкие жжет словно их наполняет ледяная вода, словно она возвращается обратно, словно слышит этот голос.
Не сразу, но кажется, всё начинает раскладываться в нужном порядке, по своим местам.
Гестия отвечает на этот взгляд, тяжелый, странный, пытается понять: почему? Почему женщина, ни разу не встречавшая Гестию, доставившая ей письмо из Хогвартса, смотрит вот так? С теплотой, нежностью, и кажется... завистью? Так много чувств и эмоций, еще мгновение и захлестнет, утянет за собой на дно, стянет по рукам и ногам, где уже не будет комфорта, где останется только одно: задохнуться. Но взгляда не отводит, не улыбается даже, позволяет стремнине вести себя дальше. В этот раз она не закроет глаза, в этот раз она должна знать.
Надолго она не осталась. Немного позже, в комнате, Гестия перечитывает письмо, раз за разом, словно за строчками чернил могло лежать что-то еще. Пока что — неизвестное, но бесконечно интригующее, интересное. И только когда впервые она возьмет в руки палочку, свою, она поймет что же прятала мама. Почувствует, что наконец-то стала ближе. И отпустит.
Письмо до сих пор сохранило её запах.
Гермионы Грейнджер.
Странное совпадение. Странные взгляды. И поведение родителей тоже странное. Если спросишь — они ответят что ребенка у них никогда не было, и она, Гестия, — первая. Но они очень хотели. Пытались.
А затем мама начинает плакать. И не может сказать — почему. Но боль её чувствуется так явно, впивается, режет кожу до костей. Они потеряли нечто крайне важное.
Нечто, что уже никогда не найти.

Перо скользит по пергаменту, строчка за строчкой. А затем жирная точка, почти клякса. Гестия поднимает голову и звуки врываются в сознание потоком, оглушают на секунду. Казалось, она вышла из транса, выскользнула из своих мыслей и не заметила как закончила домашнее задание по ЗОТИ, заданное той самой Гермионой Грейнджер, меньше месяца назад вступившей в преподавательский состав. Эта встреча принесла один только сумбур, как в жизнь, так и в мысли. Вытянуло на поверхность всё о чем она думала раньше; странные взгляды, разговоры о фамилии.
Книга отправляется обратно на полку секции, в сумке законченное эссе. Быстрым шагом ученица преодолевает коридоры и лестничные пролеты, проникает в гостиную барсуков тенью, не обращая внимание студентов на себя. Пока переодевается — чувствует прикосновение, мягкое и знакомое. Это Рождество скользнул в рукав, чтобы найти свой путь у неё на шее, свернуться теплым шарфом. Еще немного и начнет урчать. Он, кажется, знает куда они сейчас отправятся.
Подхватив походную сумку с травами, пересчитав содержимое и не забывая наложить простенькое заклятие на свою домашку на случай непредвиденных Дейзи, она затем торопится на улицу.

Холодный воздух проникает в легкие, окутывает тело комфортом, словно большой сугроб, мягкий и почти нежный. После теплых залов школы ощущения острее, и кожу на лице уже начинает покалывать пока она идет вперед через снегопад, мимо ледяных горок первокурсников, не обращая внимания на смех и крики. Гестия не торопится, наслаждается погодой, вздрагивая, когда очередная снежинка проникает под одежду и сразу же тает.
Взгляд её обращен в сторону леса, а сердце тяжело стучит о ребра. Кажется, сейчас она не выдержит, свернет с тропинки, и упорно пробираясь через сугробы, оставляя глубокие следы, побредет в чащу, к месту, которое она казалось может найти и вслепую. Только чтобы опуститься на корягу и ждать. До самого вечера, а затем и до полуночи, когда уже нужно будет возвращаться обратно. Всё это время занимаясь совершенно отвлеченными вещами, но украдкой высматривая растрепанные рыжие волосы, так контрастирующие с белизной снежной перины.
Но вместо этого она спускается вниз, по расчищенной от снега тропинке, к хижине, из трубы которой вьется дым. Отражающийся от окон теплый свет и громкий собачий лай дает понять что хозяева дома.
Стоит только постучать в дверь — он становится громче. И когда она открывается, Гестию чуть не сбивает с ног черное нечто, радостно виляющее хвостом, обнюхивающее и облизывающее замерзшие ладони.
Хагрид ждал.
Вообще-то, это была его идея провести вечер у него, но Гестия не могла быть против. Профессор Рубеус Хагрид — не только преподаватель, но кажется, еще и друг, обросший бородой, размером чуть ли не в три раза больше Гестии. На его приветствие она улыбается едва, скользит внутрь, в тепло.
И сразу же на Гестию обрушивается каскад запахов, разных, странных, противоречивых. Травы, засушенные и свежие, цветущие круглый год или распускающиеся только в определенный день в году; пирог, кажется, черничный, уже нашедший свое место на столе, пышущий жаром. А кроме этого — едва заметный запах псины, но стойкий и крепкий. И стоит Гестии присесть — мантия шевелится, бурлит; Рождество выскакивает на стол, скользит к пирогу, но не притрагивается, всё дальше, к большой ладони, обнюхивая её;
Гестия улыбается.

— Я принесла травы, которые ты просил... а еще, немного тех что понравились тебе раньше. Заварим сейчас?

Он кивает, благодарит. Улыбается широко когда Гестия снимает чайник и заваривает чай, увлеченная, сосредоточенная и серьезная, словно зашивает рану больному; словно занимается чем-то, что находит отклик в её душе. Вдыхает запах, удерживает в себе несколько мгновений, а затем выдыхает.
Не сразу замечает что Хагрид выглядит немного взволнованным, хотя и старается не показывать этого. Посматривает в окно, выходящее на тропинку. Но от вопроса уходит, немного нелепо, но Гестия не настаивает. Рождество забирается сначала на собаку, затем — по ладони на плечи Хагриду, оттуда прячется в бороду. Не в первый раз.
Несколько минут он продолжает молчать, а затем встает, бубнит что забыл сделать нечто важное, просит подождать немного, одевается и уходит вместе с Клыком и Рождеством.
Дверь хлопает, слишком резко, отрезая ворвавшиеся в хижину звуки, оставляя Гестии только слабое потрескивание дров в камине и тишину.
Странную, тягучую тишину. И ворох новых мыслей, смешавшихся с недоумением.
Медленно она встает, подходит к окну, но замечает только поднявшуюся метель. Что он пытался увидеть? Кого высмотреть, нервничая и перебирая пальцами по столу?

Отредактировано Hestia Granger (2021-10-13 20:24:03)