Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,
С бесконечным томленьем в блуждающем взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливый — не мой!
Что-то звало её, звало откуда-то извне, с непроглядного ваттного неба. Этот голос был смутно знакомым. “Нужно лишь спросить, Луна” - повторял он странно всеобъемлюще. Этот голос проникал под кожу, пронизывал, обволакивал до мурашек, тревожа что-то давно забытое. И она шла повинуясь, шагала по ухабистой каменистой дороге. Вокруг неё повсюду лежали алые яблоки, но вместо деревьев скрывая головы в облаках высились шахматные фигуры, ожидавшие мгновения, когда незримое нечто примет за них решение. Почему-то казалось, что играют этими фигурами вовсе не в шахматы и всем знакомые правила на них не действуют; было такое чувство, что нужно непременно дойти до конца до конца сна, до обрыва уходящего куда-то в небытие и просто прыгнуть.
Странно, но волшебница отлично осознавала, что ей всё снится. Она мурлыкала сквозь пелену сна мелодию, под которую танцевала на святочном балу и осознавала, что этот сон такой же волшебный, как жизнь, что кипит вокруг каждый новый день. И если всё вокруг дышит волшебством: есть ли смысл боятся сделать шаг в пропасть?
Лавгуд никогда не задавалась вопросом, почему ходит во сне - она этого никогда не боялась и спала в обуви точно зная, что проснётся в каком-то совершенно особенном и правильном месте. А когда место правильное не так важно где оно. И пусть где-то там - в другой, нормальной для волшебников реальности- женщина шла лавируя между деревьями запретного леса с закрытыми глазами, она ни разу не запнулась, не задела ни дерево, ни куст, ни вздымающийся из земли корень. Свет луны падал на неестественно белую кожу, струился серебром по волосам и лес пел ей свою колыбельную. Быть может именно её она слышала сквозь сон. Может тот голос жил в шелесте листьев, шёпоте ветра и едва ощутимом дыхании фестрала что тенью следовал за своей волшебницей, куда бы не вели ту цветастые ботинки с прозрачной подошвой.
Он желал защитить её, но боялся и не понимал, что же происходит. А Луна продолжала углубляться в лес доверяя сну. Наверное так падала Алиса в кроличью нору. Бесконечно долго, невероятно, невозможно, но совершенно реально. И как знала Алиса, что однажды нара кончится, так и Лавгуд знала, что эти сны важны.
Они вернулись к ней именно в Хогвартс в первую же ночь, что белокурая колдунья провела в своей постели.
Поначалу эти сны были чем-то странным. Она тонула в небе, среди китов, замерзала и не могла дышать; бежала по тёмным мраморным коридорам и всё пыталась что-то найти. Что-то очень важное и нужное ей, а сейчас…, сейчас волшебница точно знала, что искала тогда. В тех снах.
Иногда самое важное - отыскать себя. Вспомнить какой была, когда училась в этих стенах, о чем мечтала, какой желала стать и понять почему всё изменилось?
Стоило спросить вслух, как ей говорили что некоторые события оставляют особый след, что не оставляет шанса оправиться.
Для друзей таким оказались сражения и потери. Но не для неё. Лавгуд думала, что бежала и рвалась в путешествии в поисках свободы, что хотела жить. Но на деле она бежала от людей, которых перестала узнавать. Гарри, Джини, Невилл, Гермиона, Рон, Дин…друзья о которых Полумна Лавгуд так мечтала стали совсем другими.
Они будто бы потеряли опору, сломались и забыли, что волшебникам по силам многие раны. Ей безмерно хотелось помочь. Хотелось напомнить насколько каждый из них особенный и важный; хотелось прокричать Рону, что никого более верного, честного и открытого она никогда не знала! Хотелось сказать Гермионе что она не просто умная и способная волшебница, а в первую очередь отличный друг, добрая идеалистка. Сказать Гарри что теперь, когда над ним не висит пророчество, он может быть Гарри. Просто Гарри. Ей очень хотелось, но она никогда этого не умела. А может боялась сделать хуже и потому ушла. Удалилась, позволяя всем этим переломам срастаться неправильно, позволяя любимым людям становиться теми кем, казалось, им хочется быть.
Всё оказалось сложнее. И понять это помогло только возвращение назад. Стоило просто увидеть Джини: яркую, мечтательную, упёртую волшебницу, скромную, но знающую чего хочет и полную тепла - увидеть тусклой, уставшей, растворившейся не в своих мечтах, а в самом обычном быту.
Это было противоестественно, ведь даже Молли, сколько бы у неё ни было детей, в первую очередь всегда оставалась собой. Той бойкой, шумной, немного суетной женщиной, источником любви и уюта, какую когда-то взял замуж Артур.
Молли тоже многое пережила, но стала лишь сильнее, лишь ярче, волшебнее.
Почему же Джини не сумела? Почему стала неправильной? Прямо как эти шахматы вокруг, что продолжали ходить по велению кого-то другого, продолжали играть скучнейшую партию, хотя под их основаниями уже больше не было никакой доски. Джини делала тоже самое.
В момент когда они встретились белокурая волшебница поняла, что больше нужна здесь и окончательно укрепилась в решении вернуться в Хогвартс. Он уже многому научил её и волшебница ему доверяла. Доверяла настолько, что шагала в темноту леса навстречу самым разным опасностям, но верила ощущению правильности каждого нового шага.
Конечно было совершенно непонятно, что будет когда она наконец-то сделает последний шаг. Совершит прыжок. Но почему-то верила, что именно после прыжка этот паззл должен сложиться окончательно.
И только крылатое конподобное создани тревожно било копытами, пытаясь зубастой пастью остановить волшебницу, хватая края пижамы, ведь впереди начиналась земля, что принадлежала жителям Запретного леса. Жаль, что пижама только рвалась.