Вчера ночью Виктор Крам прибыл самолетом в Лондом. Сразу вслед за этим, отъехав до территории гостиницы, где он официально остановился для мира магглов, трансгрессировал в Хогсмид. Не будь у него в распоряжении пары удобных заклинаний, вещи так и лежали бы в чемоданах.
Добраться до мисс Грейнджер в рабочее время не так-то просто, даже для волшебников с некоторыми привилегиями. В рамках неофициального визита вход в Хогвартс для Крума закрыт. Терпеливо Виктор дожидается наступления вечера.

Днем ему удалось немного поспать. Подготовка к перелету, решение всех острых вопросов в Болгарии измотали, и едва коснувшись подушки, он крепко заснул, не снимая ни рубашки, ни джинс.
Проснувшись с вмятиной от наволочки на лице он долго смотрел на себя в зеркало, пока брил  шею и щеки. Стоило задать себе вопросы, что и зачем он тут делает, но Виктор редко колебался и не копался в решениях, которые уже приняты. Поэтому и в зеркале он видел всего лишь себя, свое лицо с признаками усталости сна.
Но хотя он далеко и надолго затолкал вглубь себя все размышления и соображения насчет того, может ли семейный человек так поступать, что-то глубоко внутри все же беспокоилось и тревожилось о сегодняшней встрече. Столкнувшись сам с собой взглядом в зеркале, Виктор вдруг понял, что его желудок с чего-то вдруг совершил небольшой кувырок и улегся обратно. Что это? Ничего похожего его тело не ощущало последние летя 5, если не больше.
Он протер полотенцем лицо, вытер маленькие клочки пены с шеи и вышел из ванной, пока зеркало не выкинуло с ним каких-нибудь еще фокусов.

Переодевшись в вещи попроще, он вышел на улицу. Уже давно было темно, ведь осенью темнота рано крадет свет. Волшебные вывески и обычные огни загорелись множеством красок.
В своих письмах Гермиона нередко упоминала один трактир, что расположен дальше по улице, и почему-то у Виктора не было сомнений, что сегодня он найдет ее именно там. Без предупреждения, без объявления войны, как когда-то Герамания, он шел на встречу с Гермионой. Сколько они не виделись? Кажется, последний раз на свадьбе Флер и Билла. 8 долгих лет назад. Ему был 21 год. Гладко выбритое лицо, никаких морщин возле глаз, ни одного седого волоса (хотя и сейчас их по пальцам пересчитать). Черт, он и не осознавал, как же давно это было.
Виктор толкает от себя дверь и входит в бар, встречающий его голосами и музыкой.

Здесь очень жарко. Крам оставляет куртку на входе и вглядывается в столы и столики и гостей за ними. Некоторые люди встречают его взгляд и начинают перешептываться со своими приятелями. Виктор новое лицо в Хогсмиде, он заметил еще на улице некоторые удивленные лица прохожих. Нечасто маленькая деревушка встречает гостей, еще и тех, кто остается в ней не на день и не два.

Впереди он наконец находит то, что ищет. Сердце его пропустило пару ударов.
Она сидит одна спиной к входу, положив локти на столешницу. Сзади по спине и точеным плечам рассыпались кудрявые волосы - такие же, как 8 и 10 лет назад. Виктор что-то шепчет одними губами на болгарском.

[float=right][/float]Маленькая рысь размером не больше щенка запрыгивает на стол, за которым сидит Гермиона. Животное светится рубиново красным огнем, глаза его искрятся золотом. Цвета факультета Фламма. Рысь - патронус Виктора.
Тихое рычание зверька тонет в шуме музыки бара и перекатывается в мурчание. Кошка обходит острый локоть Гермионы и с силой тычется лбом в ее ладонь.
Прикусывает костяшку большого пальца и ложится рядом, играючи обхватив ее ладонь лапой.

По дороге Виктор берет эльфийское вино для Гермионы и виски для себя. Он ставит бокал рядом с ней, и рысь исчезает в всплеске красно-черных искр.
[float=left][/float][float=right][/float]- Здравствуй, - улыбается Виктор. Глаза его в отблеске тусклого освещения бара, кажется, светятся. Он приобнимает одной рукой Гермиону за плечи и прижимает к себе. Как будто он всегда был здесь, рядом.
Прядка ее кудрявых золотистых волос причудливо цепляется за его жесткую бороду.
Крам садится рядом и ставит на стол бокал. Он держит его в правой руке. Холодом отдают в руку широкие грани кольца из белого золота на безымянном пальце.

Отредактировано Viktor Krum (2022-01-16 20:39:45)

вера полозкова - адресат не указан

Гермиона. Всегда старается держать себя в руках, что есть сил. Редко кто видел ее по-настоящему живой. Громко смеющейся, до смерти напуганной, разъяренной в гневе, растроганной в слезах. Больной, слабой, немощной. Радостной, кричащей от восторга. Гарри и Рон видели, - услужливо подкидывает подсознание мысль. Виктор сожалеет о том, как мало её было в его жизни. Сейчас причины, по которым он не писал, откладывал ее письма или отвечал не сразу, подолгу заставляя ждать ответ, кажутся несуразными и не стоящими. Глупец Виктор Крам.

Она мельком, всего секунду, бросает взгляд на его правую руку и кольцо, светящееся белым пятном в темноте бара, но Виктор замечает его. Замечает, потому что ждет. Он даже не помнит, рассказывал ли в подробностях Гермионе о том, как идет его жизнь - чаще слушал и говорил о ней в их переписке. Гермиона знает, что однажды Виктор увлекся девушкой в Болгарии. Как он был восхищен ей, ее красотой, статью, мыслями. Как он был счастлив тогда и стал реже писать. Кажется, она была искренне рада за Крума тогда. А потом все как-то становилось более сжато. Переписки реже, письма по-прежнему длинные от него, на нескольких свитках, но столько всего нужно было рассказать, что звенья история терялись.
Но разве можно неумышленно скрыть жену, ребенка? А может, он и писал об Элеоноре. Вскользь. Ведь бóльшую часть времени с ребенком была мать. Когда Виктор приходил домой, малышка обычно уже спала. По ночам к ней они вставали по-очереди, но Беатрис всегда старалась проснуться первой - хотела, чтобы муж выспался перед работой. Как бы это ни было постыдно, на то время ребенок не занимал большое место в жизни Виктора. А потом их переписка и вовсе сошла на нет на какое-то время. Из-за Беатрис.

Было что-то удивительно в том, чтобы встречаться так редко. Виктор каждый раз как будто наблюдал за волшебством: как Гермиона из нескладного подростка превращается в молодую красивую женщину.
Но что-то не так. Даже в приглушенном свете бара он видит, что ее кожа землянисто-бледного цвета. Как будто серая, не настоящая. Впалые щеки. Худоба такая, что ее пробирает холод, даже когда вокруг тепло и жарко. Свежий запах мыла и духов от профессора Грейнджер смешивается с запахом увядания. Виктор не чувствует его явно, но что-то глубоко внутри него сигнализирует о тревоге: что-то не так.

Гермиона рядом с ним настолько расслаблена, что залпом выпивает стакан виски. Виктор всего на мгновение представил, как же ей сейчас ошпарило желудок. Улыбаясь, он тоже делает несколько глотков - за встречу.
Похоже, вкусы мисс Грейнджер сменились от романтичного девичьего вина в пользу крепких напитков.

Ирония мира волшебников: можешь наколдовать себе едва ли не все, что угодно, но ходишь в бар, чтобы платить за обслуживание, качество и необычные напитки.

Жестом Виктор просит повторить им напитки. Эльфийское вино сиротливо стоит в сторонке.

Впрочем, если Виктор не может и не хочет сгонять со своего лица улыбку, Гермиона его эмоций, кажется, не разделяет. Она сдержана, немного холодна. Она не ожидала увидеть его здесь и, может быть, ждет, что он принес ей не слишком хорошие новости.
- У меня неделя отпуска, а ты писала, что в Хогвартсе есть проблемы, которые тебя беспокоят.
Он практически никогда не брал отпуска и даже выходные. Кажется, последний раз был, когда Беатрис рожала.
- Но о проблемах мы еще успеем поговорить - завтра, послезавтра. В любое время я твой.
Как-то двусмысленно? Не думаю.
- Я остановился в Хогсмиде, недалеко отсюда. Честно говоря, сначала думал встретить тебя в Хогвартсе после твоих занятий, но, - негромко цыкнул, - Хогвартс к гостям не так радушен, как 11 лет назад.

В одном из своих писем лет 10 назад Виктор написал ей фразу: "Ты моя, даже если я никогда тебя не увижу".
Ох, как легко давались такие заявления в 18 лет. Малолетний глуповатый дурак-спортсмен. Чемпион, которому всегда принадлежало все, что он хотел. Вот только с Гермионой у них не сложилось и, вероятно, не могло никогда сложиться истории на всю жизнь. Тем не менее, в какой-то период своей жизни Виктор думал, что любит ее и любит сильно. Настолько, что жизненные обстоятельства будут не помехой. Но помехой были они сами: он известен на своей родине и постоянно не чемпионатах, она не в силах оставить своих друзей, школу, родителей-магглов. Так бывает.
Сейчас Виктору эта фраза вспомнилась. Показалась.... банальной? Или он просто так обесценил, чтобы было проще?
Он давно не говорил и не писал Гермионе ничего... обязывающего.

Его руки лежат на столешнице. Одну он поворачивает ладонью вверх. Всего секунда проходит, и он берет ладонь Гермионы в свою. Как приятно касаться ее мраморной прохладной кожи спустя столько лет. Каждый раз, когда это происходит, он не хочет потом отпускать ни ее руки, ни ее саму. Виктор медленно гладит большим пальцем тыльную сторону ее ладони. Он говорит:
- Я очень скучал.
Медленно выдыхает, полностью выгоняет воздух из легких, что даже приопускаются плечи.
Боггарт мистера Крума, главы болгарских авроров, одного из сильнейших темных магов страны, сейчас превратился в мисс Грейнджер, которая вскрикивает и выдергивает у него свою руку.

Не уместишь в письмах всего. Даже в многочисленных, обрывочных, иногда хаотичных свитках самой рассудительной и прилежной выпускницы Хогвартса. Он хочет услышать от нее все вживую. Невероятно, скольких вещей и нюансов он лишал себя, ограничивая общение с ней одной перепиской.
- Как ты?

Ах, милая, подозревающая подвох Гермиона, не верящая ни в случайные совпадения, ни в фортуну, ни в жизнь,  как с сказке - с хорошим финалом и счастливыми лицами. Верящая только в холодный расчет и, может быть, немного в Феликс Фелицис.
Кто в здравом уме поедет на свой отпуск зимой в промозглый Хогсмид в полторы улицы, где даже найти жилье в аренду без проживания с хозяином - задачка не из простых? Да и беды в Хогвартсе не самый реалистичный мотив. Даже если Хогвартс исчезнет с лица планеты, даже если в Великобритании запретят магию и волшебство, даже если министерство страны тоже исчезнет, жизнь Крума от этого никак не изменится. Ему плевать на Хогвартс и проблемы школы. Печально, что ученики погибают или пропадают, но такие события происходят в мире каждый день. А среди магглов так вообще каждую секунду. Несмотря на это, Виктора не найти в спасательных отрядах, рыскающих по лесу в поисках какого-нибудь ребенка. Так вот и здесь он не для того, чтобы помогать школе или директору, или конкретным ученикам, или семьям учащихся.
Что-то случилось ли у него... Виктор чуть улыбается. Да, можно и так сказать, но ничего смертельного. Он правда думал до этого разговора, что едет сюда в какой-то степени для того, чтобы уладить свои карьерные вопросы, но сейчас понял, что нет. Более чем уверен, что все обвинения, пересуды и домыслы на его счет улеглись бы в Болгарии сами собой, даже если бы он остался лежать дома на диване и не ударил бы палец о палец. А поскольку его визит еще и не официальный, как аврор в Хогвартсе он связан по рукам и ногам.
Выходит, ни события Хогвартса, ни незначительная неурядица в министерстве Болгарии не являются истинными причинами приезда Крума.

- Да. Отпуск здесь и без семьи. Я не был в отпуске года... очень давно.

В голове всплывает картина, как Беатрис сжимает в руках несколько свитков от Гермионы, держит их один под одним так крепко, что побелели костяшки пальцев. Ее лицо все в слезах, она нервно смахивает их раз за разом, но никак не может остановить -  они катятся сами собой, и миссис Крум ненавидит себя за это. Ненавидит за то, какой слабой она стала и это полностью только из-за Виктора. А муж смотрит на нее и в груди его с грохотом ворочается такая груда тяжелых эмоций, что сложно описать словами.
Не помнит четко момент, когда была достигнута точка кипения. Когда раздался тот самый визг закипающего чайника на плите, как будто прямо из детства. И как он наложил заклятие, ни слова не говоря. Беатрис даже не успела понять, что произошло.

На лице Крама промелькнула тень сосредоточения и раздражения одновременно от этих флешбеков.

Всегда следящий за словами Крум, оценивающий, как они повлияют на него, на ход событий, отразятся в будущем, он сейчас прекращает юлить, произносить все эти обтекаемые фразочки и говорит Гермионе все, как есть. Она умная девочка, не станет болтать лишнего, но Виктор и не рассчитывает на это. Напротив, он отдает всю власть в принятии решений Гермионе. Если когда-нибудь (например, завтра) она захочет использовать любое из сказанных им слов против него, Виктор примет это с мужеством. Позволит ей вонзить в него не один острый клинок. Если она этого захочет.
Он кладет локти на стол и придвигается ближе. Отпустил ее руку. Говорит буднично, не вкладывая эмоции в слова:
- Я наложил заклятие забвения на жену, и отстранен от работы на какое-то время, - делает глоток виски. - За работу я не переживаю, все образуется - в этом уверен, но неделю или чуть больше мне и правда лучше побыть в стороне.
Звучит страшнее, чем есть на самом деле. Но Виктору кажется, что Гермиону больше заденут слова про жену, чем про его карьеру. С работой у него никогда не было проблем и, кажется, Виктор был в состоянии выбраться из любых трудностей, а здесь они не были архиважными и непреодолимыми.
А вот то, что он... поступил так с женой. Что ж, ладно, это достойно осуждения.
- Наверное, думаешь, какой же засранец ей достался. Или когда он успел таким стать. Не буду говорить, что все ок, тут я очевидно заслуживаю осуждения.
Виктор повел плечами. В его словах, мимике, жестах читается: "Буду благодарен, если нам не придется мусолить эту тему. Уверен, что это было верное решение. И поступил бы так снова, если бы пришлось".
Сейчас сложно сказать, было это трусостью перед необходимостью разрушить свою личную жизнь или волевым решением ради дочери. Такие поступки всегда обрастают отблесками жизни того, кто их оценивает.

- Я тоже удивлен своему появлению в Хогсмиде, - посмеивается Виктор.

Атмосфера напряжения, неловкости и сдержанности, излучаемая Гермионой, подкрадывается уже к Виктору и приобнимает его за плечи. Ему как будто снова 15, и он первый раз говорит с девушкой, открываясь. Хочет быть честным, как взрослый, и опасается ее реакции, как подросток.
Виктор решительно отбрасывает этот призрак прошлого и не дает ему удобно расположиться третьим лишним за их столом.

Виктор пристально смотрит на Гермиону. С нежностью и не торопясь разглядывает ее лицо. Прядки, касающиеся щек, острые скулы, немного вздернутый нос. Ее большие глаза, уже не сияющие, как в детстве, но не менее прекрасные. Он пытается вспомнить, были ли у нее эти редкие маленькие родинки или только появились. Ему жаль, что память стирается и он хватается за обрывки воспоминаний, стараясь их воскрешать.
Но вот здесь и сейчас ему больше не надо воскрешать мертвецов. Он наконец-то рядом с ней.
Ему хочется откинуть всю свою жизнь "до", сделать так, чтобы этот вечер не стал последним. Он хотел бы даже забыть свой родной дом в обмен на живые воспоминания о том, как они сидят в гостиной на диване и он гладит ее по плечу, пока она дремлет у него на груди, теплым дыханием обжигая кожу до дрожи.
Но чудовищным усилием воли Виктор отводит взгляд, пока не растворился в мыслях о ней окончательно.
- Расскажи, что происходит с тобой.

Через дым прошедших лет и смог в баре до Крама медленно, откуда-то издалека приходит мысль о том, что вся сложность его жизни заключается лишь в том, что он принимал неверные решения. Для карьеры, для семьи, для простоты. Он не дает этой мысли проникнуть в его сознание, слышит ее отголоски, как будто она где-то далеко, там, за стеклом, мечется и приглушенно воет, пытаясь донести Виктору, что это не сложность жизни заставила его делать выбор, а он сам.

Он помнит, как первый раз коснулся локтя Гермионы, и она покраснела до кончиков волос. Без шуток, даже пробор среди ее густой копны золотых волос стал пунцовым. Парням в Дурмстранге вообще-то тоже не полагается лишний раз касаться девушек, так что для Виктора это тоже было испытание, пускай и не такое сакральное, как для Мионы.
Кстати, он никогда не называл ее Миона, Герми или как-то иначе. Всегда Гермиона, хотя ее имя так тяжело давалось ему. С тех пор его английский стал лучше, но его дыхание все равно застревает где-то в груди, прежде чем он может произнести вслух ее имя. Снова, как столько лет назад.

Насколько они оба женаты [замужем] на своей работе, сложно и представить. Для него это вызов, а не какая-то нерешаемая головоломка. Виктор уверен, что расследование не завершится провалом, он поможет Гермионе и не бросит ее один на один с чем-то опасно неизвестным. Она и Хогвартс благодаря ей могут спать спокойно, вот только говорить об этом сегодня Виктор больше не хочет.

Мисс Грейнджер занервничала, и это тронуло Виктора. Казалось, лед неловкости между ними начал таять. А может его просто подогрел огневиски. Он засмеялся:
- Брось. Зато здесь я могу наслаждаться твоим обществом, что дороже любой страны у побережья океана.

В школе ему было жаль, что он так плохо знал ее язык и так мало мог ей сказать. А сейчас он прекрасно владеет английским, вот только сейчас уже не так просто даются слова. Да и не все он может сказать, что хотел бы.
Крум удивлен не на шутку тем, как всего одна встреча выбила его из равновесия. Как он не может связать беседу и снова чувствует себя мальчишкой. Крум закрывает на доли секунд глаза, и с их открытием прогоняет вон все эти сомнения.
Он ставит локти на стол, наклоняется вперед и берет ее руку в свои, подносит к лицу. Касается губами ее тонких холодных пальцев. Протяжно тепло выдыхает и вдруг отпускает.
- Я кое-что привез для тебя.
Пару мгновений пытается достать кошелек из плотных джинс, потом из кармана, вместимость которого увеличена заклинанием, он достает  небольшую коробку со сладостям, ставит на стол и двигает к Гермионе. Он улыбается одним уголком рта. Это лукум из Болгарии. Так просто и непримечательно для мира магии и волшебства, но в этом и прелесть. Одно дело наколдовать гостинец из другого уголка мира, а совсем другое действительно пойти в лавку и нарезать несколько видов национального лакомства, такого любимого всеми туристами. Там даже есть кусочек с розой. Добавлять розу во все, что не приколочено к полу - отдельная забава магглов в Болгарии.
- Кажется, в первый раз ты назвала их "чудовищно странными".

А еще она не сказала ему правду. Даже что-то около правды. Из человека, которому Гермиона с восторгом рассказывала мельчайшие подробности каждого своего дня в юности (когда половину он не понимал или понимал с трудом), сейчас он стал для нее... не то чтобы чужим. Просто столько событий успело случиться, что нельзя отразить даже в письмах, что и тысячи вечеров будет мало. Поэтому и обходятся люди такими "хорошо", "нормально, спасибо", "не о чем жаловаться".
- Можем не разбираться ни с чем. В пекло чертовщину и Хогвартс. Можем напиться огневиски до потери сознания, обойти все местные бары, а утром проснуться на Мальте.
Звучит как шутка, но в черных глазах мелькает какой-то недобрый огонек. Он же шутит, верно? Верно?
- Когда ты последний раз уезжала за окрестности Хогсмида и Хогвартса?
Кажется, Хогвартс не устраивает корпоративы и тим билдинги для своих преподавателей. Вопрос Виктора риторический. Вряд ли Гермиона вспомнит, когда последний раз она хотя бы день не думала о работе, не то что о том, чтобы хотя бы неделю провести без нее [работы]. Она, как и Виктор, настолько обложилась рабочими заботами - подушка безопасности от реальной жизни, имитация занятости.

- Я принесу еще. Может, ты голодна?
Нет никакой необходимости идти за бар, кроме разве только того, что так будет быстрее. Виктор просто хочет дать возможность Гермионе выдохнуть. Или сбежать из паба, едва только он повернется спиной. Как тогда, к Дракучей иве. Сбежать в вереницу своих занятых работой и беспокойством о ком угодно, кроме себя, дней.

Он ждет у бара минут пятнадцать, заказывает машинально, даже не запоминает лицо бармена. Алкоголь можно забрать сразу. Виктор не оборачивается пока что. В голове звуки бара звучат приглушенно, зато слышно, как пульсирует кровь в висках. Возвращаясь с выпивкой к столику, он ставит на стол, но сам задерживается возле сиденья Гермионы, не садится напротив. Мешкает пару секунды, а потом опирается на спинку ее сиденья, наклоняется вперед так, что его голова оказывается рядом с ней, справа от нее. Ее запах изменился. Легкий, немного пряный, более прохладный. Щекой он снова чувствует ее волосы и тихо говорит, почти на ухо:
- Я очень скучал.
Как кот, он прикрывает глаза, неслышно вдыхает полной грудью. Крум садится в этот раз рядом с Гермионой, но оставляет ей пространство для маневра и возможность отодвинуться так далеко, как ей вздумается. И уже проще, как ни в чем не бывало, он говорит:
- Я должен извиниться за письма. За то, как оборвал наше общение. Надеюсь, со временем я смогу загладить вину, - с усмешкой добавляет Виктор, но она быстро сползает с его лица. Для Гермионы это не неумелое извинение, где усмешкой он хочет скрыть свою неловкость. Для нее это значило много. До сих пор значит.