Hogwarts: into the void |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Hogwarts: into the void » истории » obligation
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
obligation
Erin Selwyn & Jekyll Calgori
или всю жизнь в тени / или не долог век
сорванные бинты // сломанный человек
Больничное крыло || 17-ое октября 2005-ого
Эрин очень отважная девочка и верный друг, простая, как неуемный детский смех. Джекилл - болевого шока наркоман, рваных сердец, треснувших надежд и слёз других людей. Лучше бы он таял, как надежда на губах, она б была пустая, была совсем одна. И лучше им душами не сплестись.
на руках задушенного детства нас несли, закрыв глаза цветами; не смогли от времени куда-то деться, избежать слепых наветов злости
Эрин не уверена в том, что Джейн и Элизабет ее слышат или же чувствуют ее присутствие. Но тем не менее приходит. В выходные - в часы, когда выстуженные первыми похолоданиями коридоры Хогвартса пустеют горными вершинами, с которых на Хогсмид сошли бурные лавины студенческих толп. В будние дни - когда тягучий мед закатных лучей почти иссяк и вот-вот обменяет свое легкое золото на тонкие нити лунного серебра (как сегодня). Уже не каждый день, как в первое время. Но обязательно приходит. Мягко улыбается мадам Помфри, за строгой миной и сухим "не забудьте о комендантском часе, мисс Селвин" которой девушка видит сочувствие. - Бедная девочка, у нее вообще есть друзья, кроме Галлеспи? - как-то сетует колдомедик профессору МакГонагалл, дежурившей в тот вечер, в ответ на что последняя лишь жмет плечами. - Привычно развешивает вокруг себя и девочек нити заклинаний, приглушающих звучание ее голоса до уровня, на котором он не сможет потревожить других пациентов Больничного Крыла, мадам Помфри и дежурящих профессоров. Удобнее устраивается на стуле, который ставит меж кроватей, и чаще всего подбирает под себя ноги, от чего становится больше похожа на пташку на жердочке.
Она читает им свежее из Spectrespects (особенно колонку с рассказами, которую так обожает Элизабет), позволяя себе иногда подурачиться, читая по ролям и на разные голоса. После переходит к тому, что всегда больше интересовало Джейн - скользит ладошками по пожелтевшим страницам магических трудов по трансфигурации или чарам, разглаживая по центру переплета, чтобы те не переворачивались, и погружается в чтение. Неизбежно невольно копирует в чем-то тон профессора МакГонагалл, но только до момента, пока не сбивается на анализ прочитанного или собственную мысль. В такие мгновения лунными колокольчиками из-под последнего снега, проступает что-то ее. В коротком шепоте, предназначенном только самой себе, чаще тревожной струной звенит задумчивость. Но бывают и возгласы озарения. Погружаясь в сухой слог научных талмудов, Эрин никогда не выглядит и не ощущает себя утомленной или неувлеченной. Напротив, с тех пор как Селвин стала изучать все книги по библиотечному списку Джейн (вдруг что-то в том, что читала ведьма может оказаться полезным?), она ощущала, что подруга словно открывалась ей с новой стороны. А также ее маленькие трюки, делавшие Галлеспи одной из лучших волшебниц в Энигме.
Вот и сейчас. Эрин невольно подбирается, когда ее взгляд скользит по строкам, посвященным взаимодействию трансфигурирующих чар и некоторых материализующих заклинаний. Сбивается с лаконичного тона ректора, удивленно прикусывает губу, вновь торопливо перечитывает последний абзац. - Ах вот оно, что! - Селвин невольно подскакивает от нетерпения и, отложив книгу на тумбочку, одним быстрым движением выскакивая из круга чар, заглушавших ее голос для окружающих. Бросается к своей сумке, лежавшей у подножья кровати Элизабет. В ней - небольшой футляр с разноцветными стеклышками, которые Эрин в последнее время полюбила использовать в создании своих головоломок. - А ты хитра, лисица, - Негромко мурлычет себе под нос девушка, раскладывая витражные тени на сидении стула. После вытаскивает палочку и пробует повторить формулу. Удачей коронуется далеко не первая попытка, но в какой-то момент стекло поддается ведьме, сплетаясь змейками друг с другом, формируя небольшую разноцветную лилию, внутри большинства лепестков которой едва заметно поблескивает вода.
Селвин счастлива. Впервые за несколько дней улыбается не потому что так нужно, а сама себе. Касается пальчиками гладких лепестков, пробно нажимая на один из них. Запертая в гранях стекла вода покорной струйкой устремляется в другой лепесток, после чего первый становится возможно переместить. Селвин отчего-то так приятно, что ей удалось понять принцип создания одной из фирменных головоломок Джейн (хотя те, бесспорно, были гораздо сложнее и изысканнее, чем наспех сделанная лилия), что почти забывает где она. А потому вздрагивает от неожиданности, когда замечает краем глаза движение. - Простите, я вас не заметила.., - Эрин смотрит на мужчину, которого еще не видела здесь ранее, улыбаясь немного неловко самыми уголками губ. Сопоставляет с прочитанным буквально сегодня в школьной газете. - ...мистер Калгори? Надеюсь я никого не побеспокоила?
Отредактировано Erin Selwyn (2021-10-23 19:41:59)
av by яснеть
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
[indent]Возвращаться в Хогвартс было скверной идеей - эта мысль на повторе курсирует в общем эфире. Джекилл хмурится, откладывая очередную бесполезную книгу в сторону. В подобные минуты он слишком хорошо понимает дядю Петера, шедшего крестовым походом против писаний. Оглядывая запретную секцию усталым взглядом, единственным желанием было запустить в безмолвные стеллажи лентой огня. С яростным криком вырвать из груди тлетворное бессилие, отпуская тело в безумный пляс ненависти, сметая на пути преграды. Хватать голыми руками искрящий жар, рвать и метать.
[indent]Глубокий выдох ртом, вдох через нос. Да, возвращаться в Хогвартс было скверной идеей. С каждой новой прочитанной книгой, надежды найти ответы таяли, как первый снег под октябрьским солнцем - пусть времени прошло и не так много, но терпение Джекилла день за днём стачивалось всё быстрей и быстрей. Он проводит языком по острой кромке верхних зубов, отталкивается ладонями от стола, резко поднимаясь на ноги, и смотрит на часы. О своих обязанностях тоже не стоит забывать.
[indent]Сонные коридоры встречают волшебника безмолвием. Калгори прячет холодные ладони в карманы брюк, угрюмо скользя взглядом по причудливой игре света и тени на каменной кладке пола. Признаться, ему и в голову не приходило, что он окажется в школе в не лучшие для неё времена. Загадочные исчезновения и возвращения студентов, исчезнувшие портреты, пропавший без вести Бинс, две студентки на пороге литургического сна. Завернувшись в свои проблемы, словно в шерстяную мантию, румын ловко абстрагировался от окружающего мира, потеряв способность видеть, что болеть может не только у него. Верно говорят - беда не приходит одна.
[indent]С другой стороны, в этом были свои плюсы. Джекилл быстро спустился по крученной лестнице, не пропуская ни одной ступени, отбивая костяшками пальцев по бедру четкую дробь барабанов. Работа его успокаивала. Не сказать, что привычная возня с пострадавшими от неумелого заклятья, или же рухнувшие с метлы и прочие юродивые его сильно волновали. Это была рутина, задающая темп повествования, фоновый шум, не требующий особого внимания. Нечто механическое, правильное. С сестрами Галлеспи разговор был другой.
[indent]В их случае волшебник столкнулся с вызовом, которых давно не встречал. Это будоражило кровь, заставляя двигаться быстрее. Давало толчок, уводя от своих мрачных размышлений. И когда он добрался до разгадки - а Джекилл Калгори был уверен в том, что не мог ошибиться - сердце сжалось в волнительном спазме ожидания. Очень уж ему хотелось увидеть перекосившиеся лица мадам Помфри и молодых профессоров, которые прежде смотрели на него, как на умалишенного, когда тот невозмутимо подсунул им под нос рассыпающийся сборник магловских сказок и указал пальцем на выведенное готическими буквами имя Шарля Перро. Не теряйте времени, ищите веретено, сухо пресек он зародившиеся пересуды и неверие на откуп Аники.
[indent]Мисс Меддок, пожалуй, вот еще одна причина, по которой возвращение в Хогвартс было дурной затеей. При виде волшебницы в черством сердце румына что-то отщелкивало и по телу разливалась немеющая боль, заставляющая думать о потерянном. Годы их отношений дарили Джекиллу иллюзию того, что он научился чувствовать. Дорожить не только своими исследованиями, но и живым человеком, трепетном, чутким, не взирая на выстроенную броню ранимым. Он должен был чувствовать хоть что-то, вновь встретившись с ней лицом к лицу. Вину, сожаление, не растраченную страсть, привязанность, но... Сердце оставалось немо. Словно не было всех этих лет, переживаний, истерик, надрывов и счастье, в котором когда-то румын задыхался.
[indent]Джекилл ненавидел себя за это, но как-то в пол голоса. Уж лучше бы они расстались на всегда. Тогда бы это походило на красивый роман, который потомки отважатся перенести на театральные подмостки, воспевая оды неврастенической любви. Волшебник криво улыбнулся, толкая входную дверь больничного крыла. Сентиментальность, пробудившаяся на старость лет? Едва ли. Просто тогда бы ему было проще обесценить все то, что с большим трудом укладывалось в сухое определение "отношений".
[indent]У Больничного крыла свой особенный запах. Джекилл останавливается на пороге, позволяя себе на мгновение опустить веки и вдохнуть полной грудью успокаивающий аромат мелиссы, ветивера, шалфея, бинтов, настойки костироста и мази от ожогов. Даже тишина здесь совершенно другая, не такая плотная, как в школьных коридорах, не такая мертвая. Он открывает глаза и удивлено клонит голову в бок, отмечая присутствие тревожно бьющегося сердца. У коек несчастных Галлеспи сидит девушка, лицо её светится в полоске лунного света, точно серебренный лик магловской святой, в честь которых волшебники так любят называть свои больницы. Бесшумной поступью тени, Калгори подходит к волшебнице со спины, скрестив руки на груди. Рядом с живым человеком румын вновь невольно ощущает себя в этой школе неуместным. Призирает обязательное ношение мантий, предпочитая им только обтягивающие черные водолазки на голое тело. Даже палочку носит не как полагается, а в набедренной кобуре из черной кожи. Джекилл обходит волшебницу по большой дуге, ловя себя на том, она вызывает интерес. Стал бы он сам посещать кого-то в такой поздний час, когда во всеуслышанье объявлен комендантский час? Едва ли.
[indent]— Простите, я вас не заметила ...мистер Калгори? Надеюсь я никого не побеспокоила?
[indent]У неё очень необычные глаза и лицо сахарного ангелочка, отмечает про себя румын, какое-то время фиксируясь взглядом на молочном абрисе. Затем опускает глаза на газету, лежащую неподалёку, после возвращается к девушке, но запинается о цветок в изящных девичьих руках.
[indent]- Не думал, что остаться незаметным в этих стенах будет еще сложнее, чем в школьные годы, - с некоторым сожалением на выдохе произносит волшебник, цепляясь большим и указательными пальцами за переносицу, и с силой жмурит глаза, отчего на высоком лбу проступают волны морщин.
[indent]- Изящная вещица, - он коротко кивает в сторону лилии и опускается на пустую койку рядом, - вам не кажется, что для посещений уже поздновато, мисс... Селвин, если правильно понимаю? Конечно, Поппи предупреждала, чтобы я гнал вас в гостиную, если увижу. Она считает, что девочкам нужен покой.
[indent]Губы кривятся в презрительной усмешке. Джекилл откидывается назад, и под его весом металическая сетка койки со скрипом проседает. Взбивает подушку, устраиваясь по-удобней, на манер покойника укладывает руки на груди. Его не смущает противоречивый контраст стерильной белизны постельного белья и его черных массивных сапог, которые волшебник не подумал снять. Закрывает глаза, закидывая ногу на ногу.
[indent]- Идиотизм, - в тишине больничного крыла даже шепот звучит достаточно громко. Он говорит не столько с волшебницей, сколько сам с собой, ворча на несовершенство окружения в свойственной старикам манере. Джекилл слишком устал для того, чтобы изображать из себя то, чем не является, к тому же, он не привык заботиться о мнении других, - они уже порядком отдохнули. Почему люди думают, если им не отвечают, это значит, что их не хотят слушать?
[indent]И всё же Калгори добавил чуть громче, едва поведя подбородком в сторону девушки.
[indent]- Развлекайтесь, мисс Селвин. Когда Мэддок докажет, что я прав, девочки очнуться и будут вам признательны. Моему дежурству вы не помешаете, можете не волноваться.
на руках задушенного детства нас несли, закрыв глаза цветами; не смогли от времени куда-то деться, избежать слепых наветов злости
Недвусмысленные намеки и пространные вопросы без ответов в очередной зубастой статье журналистки из Spectrespects, по особому случаю появления мистера Калгори даже на целый выпуск отвлекшейся от своей обсессии профессором Малфоем, оставляли не так уж много места для сомнений. По крайней мере сомнений в том, что студентка вновь учуяла заговор Пожирателей и здесь. Не будь Селвин дочерью одного из наиболее печально известных сторонников Того-Кого-Уже-Можно-Называть, она бы, возможно, была более заинтригована теориями и догадками неутомимой гриффиндорки, битым стеклом разбросанными по пяти абзацам. Но... Упс. Она была. И много через что прошла из-за этого незначительного факта в своей биографии. А потому вместо интереса, читая подругам эту статью, испытывала скорее раздражение. Наблюдая за тем, как мужчина хмурится и сжимает пальцами переносицу, Эрин думает, что это было ужасно невежливо с ее стороны - вот так лишать взрослого волшебника возможности решить самому как он хочет представиться. Да и хочет ли вообще.
В легком расстройстве от собственного опрометчивого поступка, девушка ведет подушечкой большого пальца вдоль острого края стеклянного лепестка. Как часто делала в мгновения задумчивости или неловкости, вдавливает уголок в кожу, останавливаясь на тонкой грани почти пореза, за миг до нарушения целостности бледной кожи. Подсознательный жест, неуловимая деталь. Символ одновременно неуютности, ворочающейся в груди, и стремления отвлечься от нее. Эрин "раскидывает" варианты перед собой как мадам Трелони - гадальные камни. Осматривает критично, обращая внимания как на отдельные аргументы, так и на общую картину. Коротко поджимает губы, когда мистер Калгори подкидывает ей в "расклад" дикий оникс ответной любезности. Ну конечно мадам Помфри обо мне предупреждала, - Эрин усмехается и решает, что извиняться или говорить что-то вроде "не обращайте на них внимание" будет с ее стороны или глупостью, или банальщиной. И в любом случае - безвкусицей. К тому же, мистер Калгори не создавал впечатление человека очень уж озабоченного мнением окружающих. Или хотя бы вообще обращающим на него внимание.
Он даже одевался не как все волшебники. Эрин отмечает это и, пожалуй, впервые думает, что мантии носят не только как дань привычкам, моде или чему-то там еще. Смущение коротко щиплет щеки и уши, и девушка торопливо отводит взгляд на лилию в своих руках, радуясь тому, что в вечерние часы в Больничном Крыле всегда приглушают освещение.
— Спасибо, — Роняет с мягкой улыбкой, не озвучивая всколыхнувшиеся внутри волны критики и скептицизма. "Это на скорую руку", "она простенькая", "да здесь же целых десять способов удачного решения, что это за головоломка такая!". Но все же опускает руку с лилией вниз, минимизируя риски того, что ее рассмотрят поближе и выявят самозванку. — Это головоломка. Я, кажется, нашла метод, по которому Джейн трансфигурировала одни из своих головоломок, и не удержалась, решила попробовать, — И все же не удержалась, уточняя. Не то чтобы мистеру Калгори могли быть интересны эти мелочи. Эрин прикусывает щеку изнутри и уже почти готовится начать свой извечный монолог "да, конечно, простите, я зачиталась и совсем забыла о времени, я уже лечу в гостиную", но слова мужчины ее останавливают. Эрин коротко приподнимает острые плечи в некотором удивлении, задумчиво прокручивает стеклянный стебель в пальцах, обдумывая слова мистера Калгори.
Самый очевидный вывод - он ее не выгонял. Селвин дергает бровкой. Что-то новое. Волшебник продолжает рассуждать, заваливаясь на идеально заправленную кровать в одежде и обуви. Эрин вздергивает острый подбородок, отметая рассуждения о том, кто страннее в своем поведении: Мадам Помфри с ее паталогическим стремлением, чтобы все было идеально или мистер Калгори, чье поведение сейчас в чем-то очень напоминает поведение бунтующего против правил подростка. Жадно ловит его последующие слова, вновь упираясь подушечкой указательного пальца в самый край лепестков стеклянной лилии.
"...если им не отвечают, это значит, что их не хотят слушать", "Мэддок докажет, что я прав", "девочки очнутся и будут вам признательны". Невозможность ответить, но умение слышать, специалист по артефактам, обратимость процесса. Достаточно очевидно брошенные факты. Даже, пожалуй, слишком. Селвин тихо выдыхает, расправляя узкие плечи, словно готовясь встретиться с каким-то препятствием. Принять его всей своей сутью, поймать узкой грудной клеткой. Брошенные фразы, прочитанные факты перемещаются, с тихими щелчками встают в голове в единую картину. Эрин постукивает по острому краю лепестка лилии, бросает задумчивый взгляд на неподвижно лежащих сестер, после на мистера Калгори, напротив, весьма вольготно развалившегося на больничной койке.
— Так вы думаете, что это летаргия, вызванная артефактом, а не кома или проклятье, — Не вопрос. Утверждение. Селвин решительно обходит постель Элизабет, подходя ближе к койке, на которой расположился колдомедик. — Разве девочки показывают признаки "присутствия"?
av by яснеть
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
[indent]Румын остается неподвижен, обращаясь идеальной восковой фигурой - даже дыхание не выдает его присутствия здесь и сейчас. Секунду назад на его месте был человек, но стоило отвлечься на секунду и душа покинула его тело, оставляя идеальную оболочку, точно из камня высеченную рукой искусного и бесспорно безумного гения. Годы практик позволяют колдомедику безжалостно и точечно отсечь все мирское, погружая разум в антрацитовую тень шуршащего камышом ничего. Он делал так не раз, стремясь забыться и найти покой, однако, в этот раз что-то пошло не так.
[indent]Голос волшебницы тонкой серебряной цепочкой задевает периферию слуха, щекочет нервные окончания. Топит целостность беспросветного мрака, ставшего для мужчины привычным укрытием. Это нервирует и вызывает любопытство - даже Анике не удавалось пробиться через эту защиту.
[indent]- Разве я это сказал? - голос, обернутый бархатными интонациями, вкрадчив и в то же время сух, пробирается под кожу осенним ветром и поднимает волны мурашек. Джекилл резко открывает глаза и безошибочно целится темным взглядом в бледное личико госпожи Селвин, вынуждая девушку вздрогнуть. Сложно винить малышку - когда на тебя смотрит смерть, сложно не потерять вздоха.
[indent]- Любопытно. А вы, мисс Селвин, из тех, кому нужны доказательства для того, чтобы верить? Какая досада, - Калгори насмешливо изгибает бровь и губы его кривятся в подобии улыбки, обнажая белоснежный ряд заостренных зубов. Ведёт плечами, сбрасывая каменеющую отрешенность и возвращая своему телу немного жизни. Девушка мнется, по лицу её видно, что сейчас ей очень хочется подобрать такие слова, чтобы были точны и изящны и румын отмечает, что эта птичка не так безобидна, как может показаться, этот жест ему знаком - так дуэлянт подбирает заклятье, чтобы парировать на выпад вперед. Милостью с его стороны становится вновь опустить веки, лишая волшебницу причины смущения.
[indent]- Если бы, - кажется, она не ожидала от него ответа, но мужчина тихо продолжает, чувствуя, как Селвин осторожно балансирует на острие его крючка. Ах, если бы его дружище Рунар был сейчас здесь, то несомненно похвалил мужчину за то что на старости лет тот научился изящному ремеслу охоты. Джекилл прочищает горло и продолжает, - если бы здесь нашелся достаточно безумный легилимент, он рассказал бы, о чем сейчас шепчутся ваши подруги. К несчастью, времена безумцев давно канули в лету, вот мы и топчемся на месте. Можно, конечно, подойти к вопросу с другой стороны, но...
[indent]Она смотрит на него очаровано, точно кролик на удава, что сжимает вокруг него кольца смертельных объятий - Калгори чувствует это кожей, так сильно похожей на мрамор. Внезапно ему становится интересно, уж не полые ли кости у этой пташки? Когда они хрустнут под напором, что это будет за звук, что эхом разнесется по спящему Больничному Крылу? Безумные идеи овладевают разумом и он не успевает их пресечь, подаваясь огню, серебром разливающемуся по стылым венам. Мужчина облизывает пересохшие губы.
[indent]- А впрочем не стоит торопить события. Сдается мне, вы любите загадки, мисс Селвин, но разве загадки не теряют своей прелести, когда в воздухе повисает ответ? С моей стороны невежеством будет лишать вас удовольствия.
на руках задушенного детства нас несли, закрыв глаза цветами; не смогли от времени куда-то деться, избежать слепых наветов злости
"Различие между летаргическим сном и комой - в степени отключения мозга и сознания. Так, в ходе ряда научных экспериментов, проведенных опытными легилиментами, было установлено, что при летаргическом сне мозг живет и работает: например, волшебник может видеть сны и даже осознавать происходящее вокруг него. При коме же мозг волшебника полностью отключен, а сознание отсутствует. Работа с такими больными для легилиментов в большинстве случаев оказывается фатальна," — Эрин прекрасно помнит отрывок из какого-то большого научного труда, который как-то раз попадался ей на глаза. Помнит даже то как выглядела потрепанная страница, как "поплыли" под действием времени типографские краски на некоторых линиях букв. Не помнит только в связи с чем вообще читала это. Но как-то смутно догадывается, что книгу на самом деле брала для изучения Джейн (от нее вполне можно было ожидать и более странной сферы для любознательности), а Селвин в очередной раз стала лишь невольным свидетелем разносторонности личности подруги. Талита задумчиво оборачивается на Джейн, лицо которой не выражает ничего кроме безмятежности, морщит лоб, пытаясь вспомнить, когда это было. "Уж не в последние ли пару недель?" Стеклянная лилия в руках, меж тем, описывает несколько тревожных полукругов вокруг своей оси, ловя на тонкие грани отсветы огоньков свечей.
Словно желая еще спросить что-то, девушка поворачивается к мистеру Калгори и замирает, удивленная...изменениями. Их сложно обличить в слова или даже хотя бы мысли, чтобы, как привыкла Эрин, обстоятельно обдумать и оценить. Но они настолько разительные, что и не заметить невозможно. В неверном свете свечей колдомедик больше похож на скульптуру. Настолько искусную, что размеренное движение грудной клетки при вдохе кажется скорее проявлением гения неизвестного скульптора, чем признаками жизни, горящей в мистере Калгори. И...это было так странно. На него хотелось смотреть, пусть это и было совершенно не в натуре обычно очень тактичной Эрин. Вглядываться в гордый профиль, отмечая то как падает свет на по львиному высокие скулы, и как тонет он же, попадая в неясные тени в уголках глаз. Подмечать детали, невольно сразу же обдумывая как можно перенести их на бумагу - карандашом или, даже лучше, углем, пусть никогда еще им не рисовала. Потому что напротив нее — не то провал капюшона дементора, не то улыбка сфинкса, чей секрет очарования, как считали некоторые, заключался в том, что улыбка вовсе и не улыбка. А нечто иное, размытое и смягченное техникой сфумато. Лишенное четких граней, окутанное воздухом и потому кажущееся таким подвижным и дышащим. Живым. Но являющееся ли?
Ветер трогает пламя свечей, проходит по плечам, путает в каштановых волнах волос иголочки света и оставляет прохладно-неуютное ощущение. Даже не на коже, а как-то... сразу во всей Эрин. Она невольно приподнимает узкие плечи, словно стремясь задержать свое внутреннее тепло и свет, не дать разбойнику-ветру забрать его. Торопится отвести взгляд, чтобы не выставить себя невоспитанной, а заодно осознать, что в помещении нет и не может быть ветра, ведь все окна плотно закрыты. Но неизбежно отстает от мужчины на один удар сердца. Увы, этого более чем достаточно, чтобы он успел открыть глаза и посмотреть прямо на нее, без сомнения уличая в вопиющей невоспитанности. Девушка вздрагивает, не обращая внимание на то, как от этого движения острый угол лепестка лилии оставляет на нежной коже маленькую царапину. Сейчас ею движет не ожидаемый стыд от того, как пялилась на мистера Калгори, а...испуг? Наверное потому вместо того, чтобы густо покраснеть, она наоборот неприлично бледнеет.
Эрин фиксирует свое внимание на лице собеседника, попадаясь на его уловку лишь единожды. Шагает неосторожным па, скользит по заиндевевшему ореху радужки в черноту зрачков. И понимает, что нельзя. Опасно. Словно сжалившись над ней, колдомедик почему-то решает продолжить беседу. Его фраза и голос - спасительный круг, за который Селвин цепляется с ретивостью утопающего. — Разве я это сказал? — Она моргает и удивленно приподнимает брови. — А разве нет? — Из-за сумбура обуревающих ее ощущений, фраза звучит резковато. Даже почти дерзко. Но мужчину, похоже, это не смущает. А даже наоборот - судя по его усмешке, поведение Эрин его скорее забавляет. — Любопытно. А вы, мисс Селвин, из тех, кому нужны доказательства для того, чтобы верить? Какая досада, — Поощряемая тем, что ей еще не указали на ее неподобающее молодой студентке при общении с куда более взрослым мужчиной поведение, она позволяет себе еще немного дерзости - с легкой улыбкой изумляется в ответ: — А вы нет? Разве колдомедику, для того чтобы начать лечить проклятье, не нужно убедиться, что оно действительно наложено? — И это воистину странно, как по ее мнению, но даже такое мировоззрение она принимает от него с интересом. Изучает, точно новую точку зрения, запоминает. И жадно подается к нему ближе, когда заговаривает о том, что можно подойти к вопросу с другой стороны. Впрочем, ее интерес не оправдывается. — "Лишать меня удовольствия"? — Талита неожиданно чувствует жгучее раздражение. На его тон и отношение, на бездействие всех взрослых, на...да вообще на них всех! Для него состояние девочек - это игра? Директору МакГонагалл он, интересно, так же отвечает, когда она спрашивает у него мнение по поводу того, как вывести сестер из летаргии? Она сильнее сжимает тонкие пальцы на тонком стебле лилии, впечатывая мельчайшие капельки крови, проступившие на месте пореза, в стекло. — А вы, мистер Калгори, из тех, кто оправдывает свое бездействие "нежеланием портить чужое удовольствие"? — Она почти добавляет ранее брошенное им же "какая досада", но вовремя прикусывает язык, осознавая, что в этот раз она точно перешла черту.
Ловя себя на этой мысли, Эрин все-таки начинает краснеть. Опускает глаза (и не потому ли, что мужчина ей просто позволил сделать это, наконец отпустив из колдовской тьмы своего взгляда?), наконец замечая царапину, трет подушечку большого пальца о первую фалангу указательного. И, отвлекаясь на такую мелочь, вновь не замечает перемены в нем. Они снова практически незаметны, ведь красивое лицо мистера Калгори также практически ничего не выражает. Но...Однажды провалившись в колюче-ледяную черную воду, учишься заранее услышать вновь этот глухой рокот летящей по корке льда трещины. Ведь уже знаешь как сковывает движения холод и страх, как венчает голову корона из спутанного ледяного терна, мешая думать. Знаешь, ведь уже видел как один миг может изменить человека, обратить того, кто по призванию и долгу своему должен защищать и помогать, в угрозу. Даже если это твой собственный отец.
— Извините, мистер Калгори, — Вообще-то, извиняться она изначально не планировала, но что-то в ее взгляде ее переубедило. Если быть совсем откровенной, то вспыхнувший в волшебнице огонь возмущения дрожит и льнет к земле испуганным хищником, когда где-то там в полумраке напротив нее на красивом мужском лице обнажается улыбка. Огонь шипит и скалится на эту улыбку, проступившую полумесяцем льда из-под покровов снега. Скатывается на бликах свечей по радужке к самым зрачкам и затаивается там. А колдомедика, похоже, все это забавляет. Или же стоило трактовать эту улыбку как-то иначе?... — Но разве вы не должны пытаться помочь снять проклятье и помочь Галлеспи, а не ожидать, пока все убедятся в вашей правоте? Или пока шестикурсница найдет ответ на "загадку"? Это вообще-то жизни людей, а не игры.
av by яснеть
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
[indent]- О сне, так понимаю, мне следует забыть.
[indent]Джекилл точно статуя древнего божества, насытившись должным подношением, резко открывает глаза. В его потемневшем взгляде нет ничего дружественного, ничего радушного. В его глазах голодная бездна жадно раскрывает зияющую пасть, будто выкачивая тепло и свет из всего, на что падает тяжелый взгляд. Казалось бы и без того безжизненное лицо становится еще более мертвенным. И не единого движение больше - даже воздух замирает под могильным прессом тишины, рожденной из слов студентки. Доктор смотрит на неё не мигая.
[indent]А может, так только кажется? Также как и его голос. Разве она не видит, что губы мужчины остаются всё также неподвижны? Однако, по спящему Больничному крылу разносится этот стылый шепот, пробирающийся под мантию и оседающий на загривке гусиной кожицей.
[indent]- Мисс Селвин, я прекрасно знаю, о чем говорю. А о чем не знаю, предпочитаю молчать.
[indent]Тишина вибрирует в воздухе, отзывается дрожью в верхнем регистре. Джекилл медленно поднимается, расправляя несуществующие складки на брюках. Казалось бы стыдливо отводит взгляд, поправляя высокий ворот водолазки, вдруг ставший слишком тугим для того, чтобы сглотнуть вязкую слюну, заполнившую полость рта. По ушам настойчивым боем маленьких молоточков чеканится девичий пульс. Внезапно на румына обрушивается волна тошноты, будто на изголодавшегося странника, представшего перед ломящимся от яств столом. В мучительном спазме пустой желудок стягивается гордиевым узлом. Калгори опускает стопы на пол и кренится корпусом к коленям, заглушая эфемерную боль.
[indent]- Однако, - слова сухие, голыми ветвями царапают витражи окон, скребутся о тонкую кожу, - в жизни многое складывается таким образом, что принимая риски, мы вынужденно становимся заложниками некоторых обстоятельств. Вот, например, ваш отец. Стал заложником своей самонадеянности. Досадное обстоятельство, стоявшее ему... напомните, пожалуйста, кажется, речь о пожизненном заключении, верно?
[indent]Он произносит это так, будто его совсем не волнует, сколь сильно сказанное может ранить чувства девушки. События прожитых дней для доктора не более чем отцветшие хроники, которые стоит принимать как данность - ничто не сможет ранить тебя сильнее, чем ты сам. Широкая ладонь ложится на рукоять палочки, язык беглым движением проходится по кромке пересохших губ. Из груди вместе с выдохом будто толчком выбивает ехидную усмешку. Джекилл кивает.
[indent]- У меня создалось впечатление, что вы внимательно относитесь к печатному слову газеты. Разве там не говорится о причине моего отъезда из Англии? Ни слова о длительных судебных тяжбах, ничего про обвинения в пособничестве Пожирателям? И про то, что в ряде европейских стран моя лицензия считается отозванной из-за этих событий? Удивительно.
[indent]Больших усилий стоит встать не выдав дрожи в коленях. Казалось бы, еще недавно мужчина был образцом каменного спокойствия, но стоило капли крови окрасить воздух в железо, как диспозиция переменилась. Значит ли это, что у него не так много времени? Возможно. Значит нужно уделить больше внимания содержимому Запретной Секции. Джекилл обходит больничную койку и опускается перед Селвин на колени, совершенно не заботясь о том, как жест может выглядеть со стороны или воспринят самой волшебницей. Берет её за запястье большим и указательным пальцами, даже сквозь ткань мантии ощущая пульсацию вен, поднимает раненную ладонь, осматривая в переливах тусклого лунного света.
[indent]- Позволите? - спрашивает таким тоном, что явно дает понять - в ответе румын не нуждается. Мановение волшебной палочки изящно и невесомо. Джекилл крутит девичье запястье то так, то этак, наблюдая за тем, как тени ложатся поверх расслабленных пальцев и как они исчезают, в отсветах свечей. От раны не остается и следа, лишь гранатовые кали служат напоминанием и какой же соблазнительной кажется ему идея слизать их языком! Одна только мысль об этом одновременно приводит румына в восторг и ужас. Это наслаждение определенно не из тех, что он может себе позволить.
[indent]- Я очень хороший специалист, мисс Селвин. Без лишней скромности и похвалы. Но так сложилось, что у меня связаны руки- репутация штука своенравная, - темный взгляд небрежным мазком касается кукольного подбородка девушки. Джекилл улыбается, обнажая передний ряд зубов, и отклоняется назад, спиной задевая койку Джейн. Запрокидывает голову назад, опуская запястье поверх поднятого колена, неопределенно ведет кистью с палочкой из стороны в сторону на манер движения лодки на воде, - пока они не найдут доказательства моей правоты, никто не станет воспринимать мой диагноз всерьез. Пока этого не произойдет, мне не позволят приступать к лечению. Поэтому, если вам удобно делить мир на черное и белое, придется смириться с тем, что это действительно игра. И, вероятно, к несчастью для всех нас, не я в ней диктую правила.
на руках задушенного детства нас несли, закрыв глаза цветами; не смогли от времени куда-то деться, избежать слепых наветов злости
Старый Замок обиженно трещит и щелкает свечами и затухающими каминами. Стонет, дышит, порицает бесконечными ледяными сквозняками. Уже давно знает, что всем этим людям, наполнившим его каменные вены и артерии, копошащиеся в огромном каменном брюхе, укрытом звездным полотном магического потолка, всем им нет до него никакого дела. Он всего лишь декорация для их банальных сцен и жизней средней скучности. За редким исключением. И этих отдельных личностей Замок выделяет для себя. Чувствует где-то глубоко в своем окаменелом нутре и позволяет отдельным частицам себя подстроиться. За их умение слышать по голосу огня в камине, что пора чистить дымоход, за чуткие шаги, определяющие, что трещины в старых ступенях требуют бережного росчерка репаро, за то, что наполняют отдельные клеточки комнат вниманием и заботой, за бессловесный интимный разговор один на один. За все это Замок становится их союзником. Как, например, когда-то стал союзником мадам Помфри. Вверил в сухие птичьи ладошки целое Больничное крыло. И если она сердилась, то источникам ее недовольства было неловко браться за массивные дверные кольца, страшно ставить ногу на ступеньки. Теплый, пропахший сборами и зельями воздух застревал в легких, царапал горло сухим першением. А свечи чадили, норовя полоснуть резким дымом по нежной слизистой глаза, выбивая слезу раскаяния. Таким он был для Поппи. Но очевидно не становился для мистера Калгори. Не поддерживает струящуюся по плечам мертвенность ауры, монолитность шепота и взгляда, способного пробраться вглубь через теплую ткань осенней мантии, тонкую прослойку кожи и мяса, выступающие ребра и позвонки. Как-то словно сдерживает. Не дает глупой девчонке остаться один на один с убийственным очарованием Джекилла.
— Вы знали моего отца? — Хрупкая Эрин, угловатая Эрин, Эрин-вы-же-не-говорите-то-о-чем-не-знаете, Эрин-вот-и-молчите. Эрин, мысленно приказывающая мужчине замолчать. Ощерившаяся на Джекилла острыми плечами и локтями. Она неожиданно, пожалуй, впервые за долгое время, чувствует, что Замок на ее стороне. Греет лопатки утихающим жаром поленьев в камине, покрывающихся серебром пепла. Укутывает фигурку мягким золотым свечением, покрывает тонкую кожу сливочным отблеском. Замок играет на ее стороне, понимает Эрин, не на стороне мистера Калгори. Ее неожиданная вспышка гнева на него уже иссякла, прогорела пучком сухой травы. Ярко, яростно, но быстро. Селвин вновь спокойна и внимательна. В каком-то смысле даже умиротворена. — "Самое безопасное место в Магической Британии", — Без намека на малейшую усмешку, произносит Талита, не сводя внимательного взгляда с приблизившегося к ней Джекила. Вцепится в хрупкое, как полые косточки птички, плечо и выставит ее отсюда, гадает девушка. — Бывшие семьи Пожиратели, старающиеся выбелиться, в попечительском совете и составе профессоров. Колдомедики с отозванной лицензией и сомнительной репутацией в Больничном крыле. И дети Пожирателей, запертые с детьми тех, кого их родители убивали. Что может пойти не так? Не знаете, в мире есть какая-нибудь премия на самые нелепые решения? Если да, то стоит номинировать туда Хогвартс. Победа гарантирована, — Как и у многих тихонь, предпочитающих вести диалог с миром внутри себя, у Талиты в запасе тысячи нерасстрелянных колкостей и шипастых замечаний. Вот только она, как правило, не позволяет этой терновой ветви проскользнуть из тонкой длинной шеи и меж мягких девичьих губ. — Ой...Что вы..? — Талита смотрит на Джекила, опустившегося перед ней на колени, недоверчивым зверьком и едва ли не со священным ужасом. В его уверенном, не требующем ее согласия, прикосновении, том, что он стоит перед ней на коленях, есть что-то неверное и столь же вопиюще правильное одновременно. Не должен взрослый колдомедик позволять себе такого. Но в то же время... В этом лишенном рыцарства жесте есть что-то, отдающееся в узкой грудной клетке мягкой пульсацией родства. Словно так и должно быть. Или когда-то было.
Селвин замирает, ошарашенная этим оглушительным несоответствием. Не отнимает у мужчины своей ладони. За нее реагирует Замок. С характерным хлопком переламывает надвое жаркие поленья в камине. Разгоняет тени огненными светлячками искр, словно требуя, чтобы румын отошел от девочки. Замок все еще на ее стороне, сегодня он благосклонен. А она, эта девчонка с огромными голодными сиротскими глазами, слышит эту благосклонность, но трактует совершенно по-своему. У мистера Калгори, думает она, отмечая его страшную бледность и напряженно вздувшуюся венку на высоком лбу, здесь нет союзников. И это кажется ей неправильным. — Мистер Калгори, вы хорошо себя чувствуете?.. — Осторожно, точно ступая на тонкий хрусткий наст над черной бездной. Ей хочется коснуться пальцами его лба. То ли проверить нет ли жара, то ли поделиться с ним неожиданным правильным теплом, накрывшим ее волной. Искренне. Эрин даже чуть подается вперед, склоняясь над мужчиной. — Вы очень побледнели. Здесь душно. Хотите я открою окно? — Замок разочарованно стонет дымоходом, предчувствуя, что девчонка вот-вот легко отринет его заступничество и храбро ступит в лед, вмерзший в многовековой камень вокруг Джекилла. намереваясь то ли растопить его, то ли замерзнуть следом.
В узком светлом лице быстрой тенью мелькает что-то почти неприличное для девочки ее возраста. Будто сказанное Джекиллом зародило в ней какую-то идею. Или план. Что-то, что почти наверняка не приведет к хорошему, но поможет достичь результата. Что-то, о чем сейчас она предпочла промолчать. Вместо этого Талита отбрасывает стеклянную лилию на край кровати Джейн и протягивает худые руки к мужчине, словно предлагая ему подняться.
av by яснеть
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
[indent]- Я знал достаточно подлецов и трусов, - бесцветно говорит румын, внезапно возвращаясь к законченному разговору. Будто не видит намеков, будто не слышит расставленных точек. Слова даются ему легко, как дыхание. Щекочут бархатным хрипом, растворяются в пении свечей и холоде полуночи. И лицо его внезапным образом делается таким мягким, будто десятки лет обращаются вспять, показывая в лунном сиянии молодого юношу двадцати с лишним лет, которого сам Джекилл никогда не помнил, - знал конченных подонков, отдававших приказы пытать маленьких девочек. Знал уродов, свежевавших не только живую плоть, но и агонирующую душу. Хорошо их знал. Знал самоотверженных героев, безумцев и храбрецов. Знал мужчин, закрывавших своей грудью чужих сыновей. Домохозяек, бросавших вызов беглым преступникам. Все они одинаковы, когда оказываются на хирургическом столе. Узнаешь одного - узнаешь всех.
[indent]В этом замке он чужой. Темный взгляд падает на витражное стекло, за которым плещется ночь. Там ему самое место, где черные пики деревьев, где стелется туман, где завывают голодные звери. Где жизнь больше похожа на смерть, а смерть не притворяется жизнью. Мужчина резко переводит взгляд на девичью руку, заставляя её замереть.
[indent]Тёплая. С пульсирующими венками под рисовой бумагой нежной кожи. Трепетная. В грудной клетке рождается неприятный, хриплый смех. Очень заразный для того, чтобы ограничиться секундным упоминанием. Не прошенное сравнение резким росчерком кинжала приходит на ум. Когда-то давно Аника также на нег смотрела. Несколько прожитых жизней тому назад, так глубоко в воспоминаниях, что будто бы и не с ним, будто бы подсмотрено на диораме.
[indent]Что хорошего ей принесла эта жалость? Воспитала в детском сердце бесчувственного ученного, когда у девочки еще был шанс выбирать. Пойти вслед за смуглым, отважным мальчишкой, рисовавшим мертвыми акварелями в своем блокноте. Мальчишкой со смазанной фамилией, каких тысячи тысяч в Британии и за её пределами, которые при всей своей тиражности уникальны. Единственны. Светлы.
[indent]- Вы злитесь, в вас говорит молодость. Со временем это пройдет, если вы станете слушать таких же негодяев, как я, мисс Селвин. Ставьте под сомнение каждое слово, которое они вам подарят. Слабость хищника - одно из самых сильных его оружий, - в темных глазах на мгновение появляются яркие искры и тут же гаснут, как росчерки погасших навсегда звёзд. Тонкие губы деревенеют, дрожа складываются в улыбку. И вот лицо его снова становится каменным, заостряется, подстраиваясь под игру света и тени.
[indent]- Не утруждайте себя, со мной всё в порядке. Подумайте лучше о себе. Как долго вы можете не спать, Эрин?
[indent]Его слова быть может бессвязны, но обладают странной магией. Сказанные, они точно брошенные на мостовую золотые галеоны, не вызывают вопросов, лишь острое желание опустить их в свои карманы. Присвоить и никому не показывать. Украсть и оставить своим секретом. Джек не может вспомнить, когда начал замечать, как странно влияет на окружающих, если те отваживаются с ним заговорить. Наверное еще в Румынии, когда был ведущим специалистом своего отделения. А может когда впервые начал разговаривать с сестрой, увидев в ней не дополнение к семейному древу, а человека. Не важно, главное, сейчас он кожей чувствует замешательство студентки, по прежнему не знающей, что делать с протянутой рукой. Улыбается, обнажая острые зубы.
[indent]- Продолжу быть бестактным, мисс Селвин. В своем стремлении помочь другим, вы никогда не задумывались над тем, кто поможет вам?
[indent]Он ловко тасует колоду, выворачивая всё наизнанку как фокусник, превращающий воду в в вино. Старый трюк, а люди как велись на него, так и продолжают. Присутствие рядом девушки делает ему некомфортно. Румын чувствует, как кровь быстрее разносится по венам, как сердце начинает усиленно набирать обороты, каким неестественным кажется решение оставаться неподвижным. Ладонь крепче сжимает рукоять волшебной палочки, короткие волоски на руках тоже приходят в движение, будто бы реагируя на источник тепла.
[indent]Тепло доктору противопоказано, он это для себя давно решил.
[indent]- Что за глупое безрассудство, - произносит он на выдохе едва слышно, и опускает веки. Мысли путаются, Джек слишком поздно это замечает. Похоже на бессимптомный бред малярии. Очень хочется оттолкнуть эту птичку. Наказать за то, чему волшебник не может найти определения. Это похоже на тихую злость, он слишком долго был камнем для того, чтобы дать ей ход.
на руках задушенного детства нас несли, закрыв глаза цветами; не смогли от времени куда-то деться, избежать слепых наветов злости
Тонкие руки, тянущиеся к темному силуэту мужчины, замирают. Выскальзывая из круга приглушенного освещения, дрожащего и стонущего пламенем над поленьями в камине, они окунаются в промерзлые тени, отбрасываемые больничной койкой и широким разворотом мужских плеч. Входят мягко по локоть, точно в мрачные воды Черного озера. Замирают. — Я знал достаточно подлецов и трусов, — И так пугающе меняются в этих других, чуждых полутонах. Тени вокруг мистера Калгори, его бесстрастный тон и резкий взгляд омывают полупрозрачную кожу. Смывают, растворяют мягкие молочные крылья с золотом по нежной кромке оперенья. — знал конченных подонков, отдававших приказы пытать маленьких девочек. Знал уродов, свежевавших не только живую плоть, но и агонирующую душу. Хорошо их знал. — Это золото еще крутится маленькими вихрями, оседает в глубине Тьмы, раздвигаемой мужчиной. Но даже в их остаточном блеске очевидно, что за шелковистыми перьями кроются острые птичьи лапы. Они напрягаются, вздрагивают угрожающе, стоит колдомедику перейти границу, небрежным росчерком пера заменить поставленную в разговоре точку на бесконечную запятую. Селвин, чьи глаза, темные в этом полумраке, словно большие спелые вишни, вспыхивает точно Люмос, повинуясь его колдовству. Вновь взводит бесконечные преграды, теряется в собственной угловатости, которую пытается обратить в защиту против ранящих слов. — Знал самоотверженных героев, безумцев и храбрецов. Знал мужчин, закрывавших своей грудью чужих сыновей. — Она так и стоит. Глядя на него гневно, но меж тем... Не отступая вновь под защиту Замка. Обратно к его теплу и дружественному свету. Прислушивается чутким зверьком, вдруг уловившим в том, что напугало и разозлило его, что-то новое... Любопытное? — Все они одинаковы, когда оказываются на хирургическом столе. Узнаешь одного — узнаешь всех.
Она не улавливает, где же меж гравийного шелеста его тихого голоса было заветное Нокс. Или она шепнула его себе сама, неожиданно растягивая губы в усмешке? Скорее смешке на выдохе. То ли нервном, то ли облегченном. Эрин еще стоит, не зная, куда девать свою руку, протянутую к нему, свой глупый, никому ненужный порыв. Себя. В Хогвартсе ни ее добродушная нежность, ни ее внимательность и пытливый ум не обеспечены ничем. Она здесь на правах самозванки. Возможно потому так внимательно смотрит на него своими большими сиротскими глазами. Слушает его, обращаясь внимание все больше к тому, не что он говорит, а что показывает. Некоторые лжецы, вроде Эрин, ужасно боятся, что их раскроют. Другие же уверены настолько, что сами готовы указать на нужные ключи.
Талита наблюдает за тем, как слова мистера Калгори увлекают ее в новый непонятный ей водоворот. От гнева к признанию изящного оборота мысли и холодного факта о том, что все едины, когда мертвы. От потерянности к надежде на твердую почву под ногами после мудрого совета. Теплый свет от камина падает на худое молодое лицо, путается осколками-иголочками в длинных волосах, на бледных щеках и в уголках мягких губ. Эрин опускает взведенные руки-пружины, ведет головой, откидывая волну каштановых волос с худых плеч. Делает шаг назад, касаясь сгибами коленей ледяных балок больничной койки. И словно это, вот оно, ее разрешение, опускается на край кровати Галлеспи. Сжимает тонкими пальцами край юбки на острых коленях, укоряюще целящихся в грудь мужчины. С птичьим любопытством клонит голову к плечу.
— Продолжу быть бестактным, мисс Селвин. В своем стремлении помочь другим, вы никогда не задумывались над тем, кто поможет вам?
— Вы? — Она произносит это совершенно бесхитростно и слишком прямо. Несмотря на резанувшее по глазам неприятие этой темы. Она-то знает, что те немногие, кто мог бы о ней позаботиться, сейчас молчаливыми стражами лежат у них за плечами. Невольные свидетели странного диалога. Но если не знать об этом, не чувствовать как щиплет нос, что же есть? Только тон, тот же внимательный взгляд и птичий наклон головы. Даже ее сверстницы сказали бы ей, что это никуда, совершенно никуда не годится. Ведь разве говорят такое незнакомым взрослым мужчинам? Да еще таким тоном? И ладно бы еще улыбнулась, стрельнула глазками. Но нет же. Вот же странная.
На ее тонких пальцах вместо птичьих когтей вновь мягкое золото. В нем, точно в солнечных паутинках его слова. Про слабость хищника. Про то, что нужно ставить под сомнение слова подобных ему. Про то, что он в порядке, и помощь и забота, в самом-то деле, нужна ей. Она ведет кистью с выступающей косточкой, точно пускает по низкой дуге чаши игральные кости. Тасует факты, не надеясь на победу, но и почему-то не боясь показаться смешной.
— Что за глупое безрассудство, — Эрин тихо смеется, прикрывая губы ладонью.
— Вы же сами сказали ставить под сомнение каждое слово, которое вы мне подарите, — Невинно дергает острыми плечами и неспешно поднимается. — Продолжу быть бестактной, мистер Калгори. Мне тоже стоит отдохнуть, — Талита оглядывается в поисках своей сумки и книг. Нашарив в полумраке росчерк темного кожаного переплета, неожиданно бросает на мужчину новый взгляд. Искоса. Украдкой. — Скажите, мистер Калгори. Какие книги вы любите? Я...читаю девочкам, — Взгляд скользит по бледным умиротворенным абрисам. Сердце сжимается. Ей все кажется, что они вот-вот откроют глаза. И каждый миг, что это не происходит, стискивает хладной лапой ее легкие. — Возможно могла бы принести что-то, что.., — Эрин сбивается чуть смущенно. — Было бы интересно и вам?
av by яснеть
это уже под кожей, мешается с твоей кровью, тебя же лишая воли, со временем станешь тоже таким же, как я и все здесь, если еще не понял - твой голос совести безумен
сколько лет тебе, мой странник, если ты сгубил всех дев?
[indent]Джекилл смотрит на неё внимательно сквозь опущенные густые брови. Пытается понять - ни то девушку, ни то саму природу этого странного, иррационального, в котором прекрасное всегда тянется к ужасному. К тому, что может его уничтожить. Что это? Попытка мироздания доказать, что человечеству не нужна красота? Что она создана лишь для того, чтобы упасть срезанным цветком в грязь, истлеть, обернуться прахом? Надежда исправить несправедливость мира? Сделать его хрустальным, звонким, чистым? Таким же беззащитным и скоротечным?
[indent]Расколдовать чудовище.
[indent]Калгори улыбается так, как улыбаться не должен. Плотоядно, излишне довольно. В его каменном оцепенении вновь пропечатывается какая-то живость, что смотрится в его лице слишком чужеродно. Он облизывает пересохшие губы и кивает в сторону выхода. Птичка думает, что может играть со старой кошкой в игры, которые не понимает - какая досада. Впрочем, все ведь всегда сводится к одному и тому же знаменателю: жила была девочка, сама виновата. Так знакомо, до жгучей оскомины. Так обыденно, что даже немного жаль.
[indent]Если ты во что-либо веруешь, деточка, проси его уберечь тебя от такого, как я спасителя.
[indent]Но он не дает этому совету голоса. Потому, что в своем стылом одиночестве давно обратился в эгоиста, который будет жадно вгрызаться в любую, даже самую призрачную возможность, разрушить скуку. Потому, что в своем познании ученного настолько преисполнился, что не может упустить возможности преподать очередной урок. Как однажды с тем егерем... как его звали? Кажется, Скабиор - Джекилл не помнит имени, но помнит, как расширившиеся от ужаса глаза его чуть не выкатились с насиженных мест, минуя законы природы, стоило Лейле войти под коленную чашечку и совершить небольшой поворот. Услуга за услугу, что может дать скромный человек науки? Разве что знание. Но как помочь знанию осесть в сознании? Только на собственном опыте. И чем болезненней будет опыт, тем ярче отпечатается знание.
[indent]- Книги? - переспрашивает румын, перекрещивая руки на груди. Кажется, молодая Селвин настроена слишком серьезно для того, чтобы обыграть всё слуховой галлюцинацией. Она выглядит так, будто пытается угрожать ему своим обществом, это даже смешно. Глупая, глупая маленькая птичка, отважившаяся шутить с ним о своем спасении! Джекилл насмешливо вскидывает бровь и фыркает, - разве не вы только что сказали, что послушно станете подвергать сомнению любое сказанное мной слово? Зачем тогда спрашивать - удивите меня, милая барышня.
[indent]Книги, что могут войти в перечень его любимых едва ли понравятся её спящим друзьям. Едва ли понравятся и ей самой, но могут быть полезны. Калгори вздыхает, с хрустом разминая шею. С грустью окидывает взглядом вверенные ему владения. Такие же мрачные, как и его мысли. Такие же выстывшие и безжизненные, за исключением трех детишек, подвисших в неопределенности. Все они так или иначе блуждают коридорах рукотворных кошмаров - кто-то согласно чужому замыслу, кто-то сознательно. Разница лишь в том, насколько каждый из них может позволить себе закрыть в этих скитаниях глаза.
[indent]Румын убирает руки за спину и встает на ноги. Вроде как собирается проводить, но останавливается на пол пути. Темный взгляд целится в каштановую макушку, скользит ниже, к выпирающей змее позвоночника меж росчерка лопаток. Вместе с девушкой из палаты уходит инородное тепло, сгущаются мрачные тени. Мелисса, ветивер, шалфея, бинты. Настойка костироста, мазь от ожогов. Едва уловимый шлейф сладких девичьих духов. Зрачки расширяются, погружаясь в мрак. Становится привычно холодно, безразлично и неожиданно для самого себя мужчина бросает ей в спину.
[indent]- Осторожнее на лестницах, мисс Селвин. Они бывают излишне коварны, - он отступает спиной вперед, размазывая шаги по каменным плитам. Улыбается, вежливо склоняя корпус в поклоне и возвращается к своим привычным делам. Надеется, что больше никогда не увидит эту славную птичку.
[indent]Думает, это будет в их общих интересах. Не знает, что лишь рядом с ней может дотянуться до желанных ответов.
[indent]Ошибается.
Вы здесь » Hogwarts: into the void » истории » obligation
