история # 4 "Моргана Ле Фей оказалась в своем самом жутком кошмаре"
- Элиза спросила, не это ли та страна, куда они летят,
но лебеди покачали головами: она видела перед собой чудный, вечно
изменяющийся облачный замок Фата-Морганы;
туда они не смели принести ни единой человеческой души.
Сладкий запах мшистого покрывала с россыпью эдельвейсов поверх холодного, стёсанного серебряными ручьями камня, скрытого в тени вековых, могучих дубов, корнями вплетающихся в пламенное сердце земли и кронами подпирающими талое небо, был напитан трупным ядом. Смрадное дыхание разложения коснулось всего, до чего мог дотянуться взгляд ведьминых глаз. Авалон умирал.
Бархатный подол изумрудного платья тенью хозяйки подметал помутневшие ступени хрустальной лестницы, оборачивая восхождение Морганы в шелест мертвой листвы и засохших цветов. Под подошвами подобно мелким костям хрустели ссохшиеся ветки - с каждым новым звуком ей будто под кожу вонзали терновые шипы. Её сердце уже давно должно было иссохнуть от ужаса и отчаяния, что латными тисками сжимали слабую плоть. Солнце вновь уходило за туманный горизонт яблочного острова, плавленым золотом отмеряя еще один день до неизбежного.
Его агония была беззвучной, но мучительной. Серебряные озера до краев наполнились черным дегтем. Плоды не успевая налиться жизнью сгнивали на ветках, осыпались цветы. Деревья давно распрощались с листвой, но даже это не помогало их могучим стволам насытиться влагой. Птицы камнем падали наземь и больше не пели. Горн, в котором был выкован Эскалибур, рассыпался меловым крошевом. Туманны доносили едкий запах серы, окрашивая белоснежные своды дворца в желтую гниль. Хранители уходили, рассыпались серым пеплом, отравляя смертью плодородную почву.
Спертый воздух зала советов ударил подых. Еще недавно под его хрустальными сводами кружились в пестром танце феи, звенела музыка, журчал беззаботный смех, пузырьками яблочного сидра искрился солнечный свет. Сейчас же лишь глухое эхо её каблуков, да шорох дорогой ткани привносил в хрустальную клетку жизнь - вот её награда, вот её царство. Моргана обводит взглядом вымерший зал и запинается об трон, прежде без неё пустовавший.
Голубые сапфиры глаз давят тяжестью мудрого взгляда. Она так надеялась, что больше никогда его не встретит! Корона становится непосильной ношей, тянет к земле, колени подгибаются.
- Ты?! - выплевывает ведьма.
Он и слова не обронил и в сердце за секунду вспыхнуло и воспылало жгучие чувство ненависти. Моргана сжала пальцы до хруста и рухнула на колени, оставляя в хрустальном витраже круги новых червоточин-трещин. Будто пытаясь заткнуть зияющую в груди дыру, она согнулась пополам, выгибая дугой выступающий позвоночник и вскинула острый, точно наконечник стрелы, подбородок. Истошный вопль вырвался наружу смертоносной волной, взметая в воздух пожухлую листву вечно цветущего острова, отгоняя туман, врезаясь в высокий арочный купол и впечатался в него паутиной глубоких трещин, но ни один мускул на лице волшебника, восседающего на сплетенном корнями троне, не дрогнул. Сухой ветер колышет ткани его мантии, Моргана облизывает пересохшие губы и выплевывает сквозь слезы, точно проклятье:
- Ну давай же, скажи, что я всё испортила! - черные кудри падают на лицо, скрывая карминовую сеть под влажными янтарными глазами. Воздух выходит из груди вместе со слюной рваными толчками. Моргана упирается ладонями в пол широко расставив пальцы, скребет хрусталь ногтями и глаза печет от горечи слёз. Она так боялась ошибиться, но куда страшнее для неё было осуждение братца, столетия нашептывавшего венценосным монархам о том, как должно править. Она была лучше. Она не могла проиграть, оказавшись на вершине.
Но Авалон умирал. А вместе с ним умирала и сама Моргана, ослепленная своей гордыней. Плечи её содрогались от слёз, стекающих по щекам водопадами, но даже их было бы не достаточно для того, чтобы восполнить священные реки. За их мутной пеленой она не заметила, как Мерлин встал с деревянного трона и подошел к ней, оставляя после себя круги множащихся трещин. Её мир обращался в прах и когда посох коснулся груди ведьмы, та уже ничего не чувствовала.
- Тот, кто сердца лишен, жизнь дарить не способен, - голос сухой, как страницы древних кельтов, корябал слух. В словах волшебника была сокрыта горькая ирония, ускользающая от ведьмы. Разве она не любила? Но Ланселот отвергал её чувства снова и снова, не видя никого, кроме драгоценной Гвиневры, а у неё, в отличие от Эвейн, была гордость.
Губы дернулись в деревянной улыбке. Моргана опустила взгляд себе на грудь из которой по телу начали расползаться вены корневых лиан. Она становилась сильней, обрастая доспехом коры, но пропорционально силе плоти слабел разум. Пока слезы не застыли в янтаре, ведьма подняла последний взгляд на своего судью - как некрасиво с его стороны было использовать против неё её же оружие!
- Хор-ро-ошая попытка
- Хорошая попытка, - тыльная сторона ладони ласково скользит по грубым деревянным бороздам коры, что стала волшебнику второй кожей. Воспоминание о кошмаре еще слишком живо, бьется под тонкой кожей запястья. Но Авалон как и прежде цветет, а Мерлин глубоко увяз корнями в плодородной английской земле. Янтарный взгляд бегло скачет по застывшему в дубе лицу и ожидаемо оно не отвечает ведьме движением. Моргана ядовито улыбается, проводя подушечкой большого пальца сначала по одному, затем второму закрытому веку. Запечатывает. Тревога отступает: Мерлин будет спать вечным сном до скончания веков, ничто не нарушит её колдовства. Ведьма подбирает подол платья и растворяется в полумраке лесной чащи, обернувшись черной птицей.
Меж тем, вечное лето на яблочном острове неизбежно подходит к концу. Ослепленная сытой гордыней, ведьма не замечает, как с холодным осенним ветром худший кошмар медленно претворяется в жизнь. Сны больше к ней не приходят.