дата рождения: 20 августа 1942; место рождения: родился в Ленинграде, до пяти лет жил в сиротском приюте, позже был выкраден и жил в Румынии в поместье друга отца, которого не знал; чистота крови: формально чистокровен;

образование: Дурмштранг, Гласиас ' 63; занятость: владелец библиотеки 'Valle Deliria' в Хогсмиде, по совместительству библиотекарь, артефактолог по призванию; в прошлом преподавал историю магии в Колдовстворце;

артефакты: когда-то давно носил при себе посох и волшебную палочку, но прожив на Медной Горе несколько лет, под чутким контролем мастеров, лично участвовал в создании трости, заменившей палочку и посох. Артефакт выполнен из осины и венчается титановым набалдашником в форме головы ворона с глазами из александрита, в сердцевине несет сердечную жилу дракона. В качестве дополнительного подспорья волшебник носит перстень-коготь из титана с тонкой вставкой знакомого александрита — чаще кольцо можно увидеть на большом пальце правой руки. К когтю, как и к клюву ворона на трости, следует относиться с осторожностью, ведь оба они достаточно остры для того, чтобы рассечь плоть. Камень на трости имеет больше декоративный характер, но потенциала обоих артефактов волшебнику хватает;

На груди носит амулет, позволяющий избегать неприятной трансгрессии и перемещаться в тенях. Внешне амулет напоминает православный нательный крест из черненого серебра, благодаря нему волшебник может ступить в тень и странствовать по ней, сокращая время перемещения. Очень удобная вещь, уступающая по скорости трансгрессии, но превосходящая полеты на метле и, тем более, бег. Единственный минус — для перемещения нужна тень в точках "входа" и "выхода". Достался в наследство от матери, которую Вагнер не помнит, был зачарован отцом и стал отправной точкой в изучении магии теней;

Носит в кармане пальто каменную фигурку медведя, которая на деле является зачарованным големом. В случае активации фигурка достигает размеров половозрелого зверя, созданного лишь для того, чтобы защищать хозяина;

На запястьях волшебника покоятся широкие металлические браслеты, испещренные мелкой вязью рун и защитных символов, выплавленные в экстракте цветущего аконита и крапивы. Скрыты от общего обозрения чарами отвода глаз, мешают волшебнику бесконтрольно обращаться. Совершенно верно, похоже на кандалы, следы оставляют соответствующие, но что делать?

Одно из служебных помещений библиотеки скрывает от любопытных глаз инсталляцию из перекрестных зеркал в полный рост. Благодаря амулету для перемещений в тени, волшебник использует их как систему порталов-коридоров. Одно из зеркал ведет в кабинет Феликса Юсупова, который невзирая на маггловские тонкости волшебник избрал для себя в качестве жилища, другое открывает дорогу в библиотеку Эминеску в Румынии, третье - в особняк в Вене. Четвертое зеркало разбито, когда-то вело к драконьему заповеднику на Ключевской сопке. Зеркала не отражают людей, указывая лишь бесконечный лабиринт, в котором непосвященному легко заблудиться и остаться навсегда. Пользоваться данной системой волшебнику не постигшему магию тени крайне не рекомендуется.

На 'Valle Deliria' наложена надежная защита от "тёмных духов". Все считают, что ничто "тёмное" не может пересечь её порога, но по-правде это сделано для того, чтобы ничто "тёмное" не покинуло пределов библиотеки. Вероятно, поэтому никто никогда и не видел Феликса вне своих владений.

характеристика“i steal souls, were you expecting flowers?”

сильные стороны: без лишней скромности один из лучших артефактологов настоящего времени; хорошо подкован в истории артефактов, владеет теоретической базой создания практически всех из известных магических предметов, недалеко уйдя в этом вопросе на практике. Способен зачаровывать вещи, вкладывая в них определенный алгоритм — спектр возможностей распространяется от банального зачарования метлы для уборки, до создания каменного стража, достаточно разумного для того, чтобы исполнять свою прямую задачу. Обладает достаточно богатым воображением для того, чтобы находить своим талантам нетривиальное применение; благодаря обучению в Дурмштранге не имел преград в изучении тёмных искусств и непростительных заклинаний, однако из последних, пожалуй, никогда не прибегнет к Авада Кедавра. Круцио под вопросом, Империо — за милую душу. В нём достаточно потенциала для того, чтобы исполнить оба заклинания и вопрос моральности для волшебника не более, чем пустой звук; в молодости участвовал в дуэльном клубе; не сказать, что волшебник может похвастаться особыми талантами в атакующих чарах, однако он тонко чувствует слабость противника, умеет вовремя выставить подходящую случаю защиту и одерживает победу в основном благодаря нетривиальному взгляду на вещи. Никогда не переоценивает собственные силы и не станет недооценивать противника. Достаточно проворен; освоил магию тени — может наслать плотные тени, создавая из них оружие, чья осязаемость зависит исключительно от концентрации волшебника. Не самая распространенная магия, во многих странах приравнивается к тёмной магии; большинство бытовых заклинаний может исполнять без участия трости/кольца — ему не составить трудности развести огонь одним лишь щелчком пальцев; прекрасно знает историю магии, даже имел опыт преподавательской деятельности на её основе; хорошо владеет английским, русским и немецким языками. Чуть хуже румынским, интонационно понимает японский. Сейчас в основном прикрывается немецким, как родным; условно - анимаг, оборачивается драконом; да-да, самым настоящим драконом, спасибо магии тени за это. На деле до конца не ясно, может он изначально был рожден драконом, которого насильно обратили в человека - очень сложные фамильные тонкости

слабые стороны: Ариса является бесспорной слабостью волшебника. Её систематические исчезновения и возвращения безусловно дают о себе знать, неблагоприятно сказываясь на психическом состоянии Феликса. Ради этой женщины готов на необдуманные и сумасбродные вещи, что, впрочем, тщательно скрывает; любое растение, что попало в его зону ответственности, обречено на увядание; не имеет значения, будет ли Феликс заботиться о нем в строжайшем следовании советам из гербологических энциклопедий или же доверит его судьбу воле случая — достаточно тому просто оказаться рядом хотя бы на сутки, как жизненные силы покинут его. Свел в могилу даже маггловский кактус; далек от эмоциональных привязанностей и чувств, как таковых; привык пользоваться эмоциями окружающих и тем, какое впечатление он на них производит в своих личных и безусловно корыстных целях. Не понимает, как можно оставаться верным одному человеку на протяжении долгого времени — в этом вопросе для волшебника неделя уже срок. И всё-таки в его жизни однажды появилась кицунэ, с которой у них ну совершенно точно не любовь, а что-то большее, что не подается объяснению и выходит за рамки общего восприятия ценностей мира; импровизация далеко не лучшее его качество; больше склонен доверять четко выверенному плану и впадает в замешательство, если тот дает осечку. Для того, чтобы избежать подобного казуса, привык мыслить на несколько шагов вперед, всегда оставляя в плане место для отступления или запасного варианта. Из-за этого с трудом уживается с людьми импульсивными, полагающимися на голос сердца, а не разума; его основное преимущество — магия тени — приравнивается к тёмной магии и может быть наказуема, поэтому пользоваться ей Феликс вынужден с большой осторожностью; не смог освоить легилименцию, хоть и пытался с тройным усердием; чем дольше прибывает в форме дракона, тем больше теряет связь с реальным миром, утрачивая человечность; при, казалось бы, завидном всесилии, максимально апатичен до происходящего; если раньше его влекли темные знания, то добравшись до вершины и овладев ими, утратил всякий интерес к использованию преимуществ. Тоесть, формально, имея возможность уничтожить или спасти цивилизацию-другую, просто не может захотеть этого делать, а если Феликс чего-то не хочет, то в обратном вы его не переубедите

родословная: Амадеус Вагнер — отец, формально чистокровен; по сей день заключен в Нурменгарде // София Курагина — мать, чистокровна // умерла, когда Феликсу было два года; Лукаш Эминеску — приёмный отец, полукровен; хранитель библиотеки чернокнижников в Брашове; Александр Вагнер - сын, чистокровен; студент седьмого курса, факультет Слизерин - до сих пор доподлинно неизвестно, является ли Феликсу родным, однако признан самим волшебником

---

В узком пространстве меж двух книжных стеллажей атмосфера особенная. Здесь дышится иначе: пыльный, прогретый солнечным джемом воздух ощущается по-особенному. Феликс не может оказать себе в удовольствии выставить руку перед собой, к очерченному силуэтами дубовых шкафов проходу, венчающемуся узким готическим оконцем. Прикоснуться подушечками пальцев к мерцающей лимонной дымке солнца, шелковой тканью пропустить по ладони и запястью тягучую глубокую тень. Тень проворным угрём скользит от предплечья к плечу, от ключиц к гортани расплетаясь чернильными ручейками о венам и исчезает в беспросветно антрацитовых глазах, заставляя крепкое тело мужчины непроизвольно содрогнуться. И губы расплываются в довольной улыбке. Феликс сжимает ладонь в кулак, почти что физически ощущая то, как меркнет свет, но стоит ему разжать ладонь и он появится снова. Это ли не чудо?

Он улыбается редкой посетительнице, с трепетом прижимающей к груди долгожданный томик - специально выписал из запасников в Дублине, очень редкий экземпляр. Перо беглой вязью выводит имя волшебницы в полу-пустом журнале и отправляется на покой. Его то и дело спрашивают, что статный мужчина мог забыть, в такой дыре, но Феликс не готов дать однозначный ответ. Обворожительно улыбнуться, небрежно пожать плечами и, недолго думая, протянуть не знаю, может мне по душе тишина, просто никогда не доводилось попробовать - это получается также естественно, как сделать вдох. Волшебник провожает девушку взглядом и пока не дрогнет входной колокольчик за её спиной, он - само радушие. Но стоит остаться наедине со своими демонами, как лицо теряет свое очарование. Возможно ему и правда просто хотелось тишины, ведь после всего, что случилось, разве он не может себе это позволить?

Последние тридцать лет были достаточно... Неоднозначными. Когда он держал в руках ключи от Стоунхеджа, выкраденные из закромов Тауэра, даже подумать не мог, что когда-нибудь вернется в Англию. Даже когда Александру пришло приглашение в школу чародейства и волшебства, Феликс не рассматривал переезд всерьез. А жизнь все так или иначе поворачивает удобным для неё углом и если у тебя есть желание противостоять её выбору, то можно побороться. Досадно, но обретя могущество, Вагнер почти полностью утратил возможность что-либо желать. Бойся своих желаний - не зря так люди говорят.

Он никогда не думал, что у него будут дети. Слишком живо перед глазами стояло фарфоровое лицо обезумевшего отца, к которому Феликс не испытывал ничего, кроме презрения - волшебнику не хотелось, чтобы когда-нибудь на него смотрели также. И всё же, после ритуала в нем было слишком много силы и обиды, для того, чтобы предостеречь себя от необдуманных поступков. И злость на Арису была так велика, ну а потом... Ребенку Дафны Альвенслебен могло перейти слишком многое, Феликс не простил себе, если бы потерял это. Теперь же Александр даже не стремиться заглянуть к отцу в библиотеку. Быть может, нужно было хотя бы предупредить его о своем внезапном переезде? Нет, что ни говори - из Вагнера получается скверный отец, зато учитель хороший.

Впрочем, чего еще от дракона ждать?

Феликс опускает взгляд на кандалы. Никто не видит, зато он их слишком хорошо чувствует. Российское наследство, единственная причина по которой Вагнер все еще жив. В его взгляде тоска переливается через край - также он смотрел на Арису в пустынном зале поместья Соколовых, когда подошвы липли к залитому кровью мрамору. Ты всегда был ёкаем, Феликс-кун. Ты же этого всегда хотел. По венам тек живой огонь, ленивыми ручьями с локтей стекал агатовый сок, а пальцы крепко впивались в растерзанное сердце дракона, некогда бывшего волшебником и сила его вместе с тенями впитывалась в саму суть Вагнера, минуя плоть. Меняла сознание, пока у подножья пьедестала на него едва живой смотрел последний хранитель Сопки, собирая последние силы для удара.

Тонкий ломтик лимона кружится в янтарном водовороте липового чая. Вагнер обхватывает фарфор руками и не чувствует жара - внутри него горит драконье пламя. Но этого ли он всегда хотел? Или его обманули, сыграв на чувствах маленького мальчишки, почитавшего утерянного отца за святого, влюбившегося в злого духа и застелившего землю под её ногами маковым покрывалом крови? Никто уже не ответит. А прошлое остается в прошлом.

И в настоящем у него не так уж много, в сухом остатке. Библиотека. Совершеннолетний сын. Любимая женщина. Несвобода. Однако, у жизни все еще остается вкус. И сердце продолжает биться. Для чего?

долгая и нудная предыстория

Самое яркое воспоминание детства? Феликсу пять, на его ладонях буйством боли разрываются кровавые мозоли. Мальчику кажется, что он копает эту яму уже целую вечность, но лопата только на полотно входит в промерзшую землю и то с большим трудом. Моросит и в саду так холодно, что зуб на зуб не попадает, но мальчик продолжает копать, потому что так говорит мистер Эминеску, а у него нет причин не доверять этому человеку. Усталость не оставляет сил для вопросов — он просто делает то, что ему говорят. В опустевшем сознании верховым столбом посреди мрака белеет одна единственная мысль. Он копает себе могилу. Когда яма будет достаточно глубока, мальчик оставит в ней себя и то, что было в Ленинграде. Рядом лежит меленький гроб для пятилетки. Пять лет жизни останутся в промерзлой земле, когда он бросит последнюю горсть, когда сравняет могилу. Тогда начнется новая жизнь Феликса Вагнера, сына Амадеуса и Софии, которую для него откроет Эминеску. И он к этому, похоже, готов.

Феликс не помнит матери и совсем не знает отца. Не помнит блокады, не помнит голода и жизни в детском доме. Изредка он видит сны, пуховкой касающиеся его рассудка, но не разберёт, сколько в них памяти, а сколько — домысла. Впрочем, это его вроде как не заботит. Своё советское прошлое волшебник похоронил во всех смыслах этого слова.

В поместье Лукаша всегда было так холодно и тихо, что оно походило на склеп, а не жилой дом, в котором одинокий вдовец мог воспитывать ребенка. Но такова была жизнь Эминеску, которую он не хотел менять не смотря ни на какие кровные обещания. Для румына всегда оставалось загадкой то, с какой легкостью Феликс умудрился перенять правила этой игры. По правде говоря, мужчина никогда не думал, что  ему хватит терпения примерить роль воспитателя, однако молодой Вагнер оказался приятным исключением из его представлений о том, какими дети могут быть. С Феликсом было легко: мальчик не перечил, не повышал голоса, не носился темным вихрем по дому и, если и совал нос куда не следовало, то делал это таким образом, что Эминеску это обходило стороной. Мальчишке повезло не унаследовать характера отца — Лукаш помнил Амадеуса в его годы и не находил между ним и сыном большего, чем внешнее сходство. Возможно, он пошел в мать, но с Софией румын не был знаком и говорить наверняка было сложно. Для своих пяти лет Феликс был уже слишком взрослым. Быть может, причина тому ленинградское прошлое, которое его заставили оставить в земле, а может таков был склад его ума. Так или иначе, ребенок не принес Лукашу чрезмерных хлопот.

Он постигает основы магии еще до того, как на руках оказывается пригласительный в Дурмштранг. Все то время, что Феликс проводит в стенах дома Эминеску, мальчик отдает учебе: история магии, теория волшебства, практика на старом посохе Лукаша, который Вагнеру дается с трудом, чтение книг из личных коллекций румына, но во главе всего — языки. Румынский запоминается легче, его волшебнику преподает добрая кастелянша Марфа, которую Лукаш нанял после появления в доме ребенка. За успехи дородная женщина награждает черноглазого мальчику калиткой с творогом, порой заменяющей ребенку завтрак, обед и ужин. Вагнер самозабвенно отдается учёбе, жадно глотая знания и торопясь применять их на деле, поэтому нет ничего удивительного в том, что его познания в магической науке на голову опережали сверстников, в то время как серый кафтан школьной формы был еще велик в плечах. У Феликса очень сильна мотивация — Лукащ говорит, что чем быстрее мальчик разберется с основами, тем быстрее он сможет передать ему тайные знания, которые хранил его отец.

Амадеус для сына является фигурой не однозначной, почти что святой. Лукаш рассказывает, что он и по сей день остается одним из самых сильных волшебников восточной Европы, за что и расплачивается свободой. Говорит, что таким его сделало правительство, а когда мужчина стал слишком опасен, на него объявили охоту. Говорит, что у Феликса есть потенциал, который может его возвысит. Пожалуй, это единственное, о чем Эминеску может говорить так словоохотливо, но Вагнер чувствует, что о многом румын умалчивает, справедливо полагая, что к большему мальчик еще не готов. Ему ведь только девять.

Вступительные испытания Феликс проходит с блеском, не удостоив сердца сомнением и страхом. Лиловый кушак становится предметом незначительной гордости, но чувство это быстро отходит на задний план — впереди годы прилежной учебы, которые поглощают волшебника с головой. В лучших традициях Гласиаса, он не рвется на авансцену, заручаясь репутацией теневого лидера, двигающего самозабвенных дураков, словно шахматные фигуры во имя собственного гамбита, но "венчаться на царствие" не спешит. Школьные интриги, расцветающие ярким букетом на плодородной почве элиты волшебного света, его не интересуют. Для многих здесь он — чужак. Говорит на ломанном немецком с характерным русским акцентом, тянется к призираемому фольклору, далек от командного духа и увлечения квиддичем, который бередит умы сверстников. Вагнера это не  тяготит — ему скоро исполнится тринадцать и, как говорит Лукаш, скоро придет время настоящей магии.

Тёмные искусства изящны, их заклинания откликаются в сердечной жиле дракона, как и в сердце Феликса, тонкой музыкой сфер. Ему нравится. Как нравятся индивидуальные занятия с Эминеску, который на каникулах учит мальчика пользоваться доставшимся в наследство артефактом. В четырнадцать Феликс узнает, что отец положил свою жизнь на алтарь магии теней — сложному искусству, доступному не многим. Вагнеру она дается нытьем и катаньем, но волшебник не думает сдаваться и очень скоро в навыке владения превосходит учителя, опережая познания отца, с которыми тот неохотно делиться с сыном со страниц личного дневника. Тайное знание возбуждает сильнее, чем обнаженное тело. Тень кажется ему родной, комфортной. Она пьянит и окрыляет, заставляя горделиво расправлять плечи и смотреть на окружающих свысока. Возбуждает. Феликсу кажется, что он был рожден для того, чтобы плести из мрака тонкие нити заклинаний, облачая энергию в форму. И впервые ему хочется встретиться с отцом — единственным человеком, способным понять его. Большое разочарование.

Отец смотрит на сына молочной пеленой слепоты из мрака одиночной камеры и смеется невпопад. Лукаш сжимает костлявые пальцы на крепком плече воспитанника, невольно пытаясь оттащить его окаменевшее тело от решетки — конструктивного диалога не получается, почти всё время Феликс молчит, разбивая скудные попытки Эминеску воззвать к разуму старого друга. Они предпочли тебя мне. Пожалуй, вот и всё, что удается вынести из этого рождественского вечера. Это и еще тошнотворное отвращение к человеку, на старости лет оказавшемуся в тюрьме собственных идей. Вагнер говорит, что будет выше этого. Он знает, что не ошибется.

Когда приходит время выбирать специализацию, без тени сомнений Феликс отдает предпочтение истории, темным искусствам и артефактологии, захватывая вытекающие из них учения. Он лучший на потоке. Он просто лучший и понимает это душой, но не готов на этом останавливаться. Школа, которая прежде казалась ему неиссекаемым источником знаний, теперь видится поверхностной и пустой — тоже происходит и с библиотекой Лукаша. Аппетиты Феликса растут несоизмеримо его телу, хочется большего. Его захватывают безумные теории, где остальные говорят "невозможно", волшебник с лукавой улыбкой поправляет "маловероятно". Для него "невозможно" — трусости плевок, а трусом Вагнер себя не считает. На выпускном испытании волшебник поражает не только экзаменационную комиссию, в глазах которой он достойная замена, но и приглашенных мастеров каменной палаты. Ему аплодируют стоя, предлагают самому выбрать металл, что благородно украсит посох — высшая похвала, о которой дерзостью было мечтать. Но Вагнер идет дальше и просит о мантии мастера в Колдовстворце.

Вернуться в РСФСР оказывается не так уж и сложно. Феликс рвёт все связи с Лукашем, придерживаясь истории о том, что его незаконно выкрали из страны, в которой волшебник родился. Месяцы бюрократических тяжб, за которыми скрывается пристальное внимание МОРа к его скромной персоне. Проверки, собеседования в комитете, долгие разговоры с администрацией школы и вот он уже стажер, с которого не сводят пристального взгляда, но даже это не длиться долго. Не покидающий Медной Горы волшебник не представляет особого интереса, он достаточно безобиден. К тому же, подход Феликса к студентам, с которыми его разделяет не такая уж и большая разница в возрасте, приходится по душе мастерам. Его, быть может, и не почитают на равных, но и сквозь зубы с Вагнером никто не отваживается говорить.

На деле в его эксцентричном решении нет ничего альтруистичного — Феликс жаден до знаний и не готов отдавать их за бесценок. И от патриотизма вынужденного эмигранта тут лишь красивая обёртка. Что действительно интересует волшебника, так это неиссякаемые запасы научных трудов и артефактов, позабытые в недрах горы. Ему любопытно то, что многие считают сказочным бредом, давно успевшим себя изжить. Среди ярких звезд магических коллекций его взгляд падает на битые стёкла. Так говорят. Но мастер Вагнер в этих витражах видит потенциал. Это его талант, если изволите.

К битому стеклу многие относят и Соколова, который с нескрываемым интересом слушает лекции по истории и успешно развивается в трансфигурации, конструируя артефакты "для души" просто для того, чтобы занять руки. Феликс смотрит на юношу с нескрываемым любопытством, находя в нём блеклую тень себя. Подобное ищет подобное. Знакомство с Елисеем дает волшебнику доступ к заповеднику драконов, который надолго оседает в его сердце осколочным снарядом. Сначала Феликс не понимает, что заставляет его не моргая смотреть в янтарны глаза Гора, но стоит лишь присмотреться внимательней, взором опытного артефактора, привыкшего "зрить в корень", как он отмечает отголоски волшебного разума. Как некогда в слепых глазах отца, в своей погоне за могуществом, потерявшего рассудок. Разум "орусевшего немца" захватывает идея того, что в магических созданиях не только скрывается чистая, высшая магия, а сами волшебники, достигшие своего абсолюта и лишившиеся человечности. Феликс понимает. Понимает и Елисей, но этим знанием мастер не готов делиться с учеником и Соколов лишается ключевых воспоминаний, обличающих истинную суть своего любимого мастера.

Открытие толкает волшебника к путешествиям. С карьерой преподавателя приходится проститься, впрочем, Вагнер делает это без сожаления, сохраняя за собой право интересоваться судьбами любимых учеников и оставаясь на связи. Он возвращается в Европу, затем направляется в Африку, после в Китай. Его интересуют легенды о фантастических существах, способных менять личину. Ритуалы, дающие силу. Артефакты, в которых маги закладывали души. Феликс путешествует по праву ученного артефактора, иногда его нанимают, как консультанта на раскопках. Изредка он примыкает к группам магловских охотников за нечистью, скрывая своё естество. Волшебник ищет силу, не спеша заручаться сторонниками или союзниками. Он алчет знания и не останавливается даже в тех случаях, когда приходится рушить преграды. Делает это, правда, волшебник не своими руками.

Путь познания приводит его в Японию, где суждено произойти еще одной знаковой встрече. Как это часто бывает — самородки отыскиваются в груде отработанных камней. Вагнер сближается с монахами, которые рассказывают ему о клане охотников-жнецов, собиравших ци ёкаев — войти к ним в доверия не составляет для Феликса особого труда. Вместе с ними дело спорится, однако, когда судьба забрасывает их в лес самоубийц, удача отворачивается от мужчин и жизнь волшебника повисает на волоске. Дни горячки сливаются в единый ком липкой схватки со смертью. Тени роятся в голове, прорастая сквозь сердце ядовитыми ростками полыни, накопленная сила спорит с природой. Когда Вагнер приходит в сознание, то узнает, что неполный месяц обременяет своим присутствием семью волшебников, выделившую ему татами и магический ресурс. Так Феликс знакомится с Арисой.

Холод его сердца не может спорить с здравым смыслом и признательностью за чудесное спасение. До конца не пришедший в себя волшебник, отплачивает семье Мори физически трудом, обещая уйти сразу после того, как вновь будет способен творить волшебство, незаметно для себя врастая в эту семью и сердце молодой Арисы, которая смотрит на чужеземца с опаской. Он не понимает, что угодил в лисье логово, не понимает, что становится как никогда близок к тому, чего так жаждал. А когда тайное становится явным, уже поздно что-либо исправлять.

Созданный тенью цветок лотоса, подаренный молодой кицуне в качестве дара на день рождения, становится поисковым маячком для отряда охотников, успевшего записать Феликса в длинный список жертв леса. Он хотел порадовать суровую деву, в которой увидел равную, а вместе с тем невольно пометил её дом печатью смерти. И на рассвете за лисами пришли жнецы. Это была настоящая бойня. Все еще не успевший как следует окрепнуть волшебник был бесполезен против заклятий и стали . Единственное, что ему удалось — ухватить Арису и перенести их обоих в тень, в надежде бежать, но родная тень не была к ним благосклонна той ночью. Найдя вход, они не смогли сдвинуться с места, став немыми свидетелями того, как охотники пресекли жизнь отчима и матери девушки. Феликс сжимал её худое, прыткое тело, когда девушка рвалась броситься на помощь. Острые когти оставляли на его теле свежие раны, впечатанные в плоть магией и болью. Он хотел её сохранить, не понимая, почему? Он хотел уберечь.

На рассвете они расстались. Очень скоро Вагнер покинул Японию, примерив на плечи волшебную мантию, окрасившуюся под цвет его тёмный души в траурный белоснежный, оставив после себя багровый след крови. Снова вернулся к привычным исследованиям, но удача больше не благоволила волшебнику. Поиски привели его на Фиолент, где Феликсу пришлось вновь встретиться с Елисеем. Он обошел бы волшебника стороной, если бы в сердце не закралась тревожная идея того, что тот мог вспомнить что-то важное, чего бывшему мастеру совсем не хотелось. Лишенный эмоциональных привязанностей, закопавших их вместе с памятью детства, Вагнер неверно трактовал его взгляды, а когда стало ясно, что Соколов всего-то тяготеет любовью, волшебник выдохнул с облегчением. И покинул страну с той же легкостью, с которой разбил сердце мальчишки, ставшего для него бесполезным.

Его путешествия продолжались до тех пор, пока в катакомбах Колизея ему не удалось найти описание ритуала, способного даровать силу дракона. Связывая обрывочные легенды, он посетил вечный Рим, затем — Стамбул и по пути Цепиша вернулся в Румынию. Далее нить вела его на Урал, где покопавшись в истории перевала Дятлова, Вагнер наконец смог сложить все воедино. Отныне ему нужно было капище, утонувшие в крови маглов и магов и немного сноровки. Тьма сама вела его в Англию, истерзанную магической войной.

Тьма вела его в Тауэр, к судьбе.

о вас
планы на игру, пожелания: вестимо, сына подстраховывать. Нацеленность на личные эпизоды, к сюжету постольку-поскольку, слишком уж я не игровой персонаж;
в случае ухода: не надейтесь;
связь: можно гонцами, можно личными сообщениями;
пример игры:

тот самый пост

Феликс задумчиво наблюдал за пляской зачарованных галлеонов на изумрудном сукне чужого рабочего стола. При всех тех недостатках, которых в характере Вагнера по мнению большинства значилось в избытке, он не был скупым. На черном рынке услуг предложения немца пленяли своей соблазнительной щедростью, к тому же практически всегда бросали вызов азарту афериста. Было всего два "но".

Большинство считало их невыполнимыми и Вагнер ненавидел идиотов. Досадное упущение.

И тогда мироздание придумало Димитрия. Как компенсацию за всё своё несовершенство.

В узких кругах "Двора Чудес" господин Кравец и его друзья были хорошо известны. Феликс лениво перебирал пальцами в воздухе, вынуждая монеты продолжать свой зачарованный танец, и размышлял о том, какой утратой для волшебников станет его исчезновение. Для Димитрия Кравеца "невозможное" упиралось лишь в заниженную планку гонорара, среди пройдох о нём ходили легенды, достойные пера Бидля. Не без удовольствия Вагнер мог сказать, что принимал участие в становлении этой легенды, скормив, точно ручного ворона. Ладонь волшебника сжалась в кулак и золото посыпалось на сукно - немец откинулся на спинку плетенного кресла и с тоской перевел взгляд по ступеням к двери в каюту. Бездействие изводило.

Затянувшееся ожидание отдавалось в сердцах сухим хрустом шейных позвонков одессита. Оперевшись ладонями о подлокотники, Вагнер медленно поднялся из-за стола и сделал два шага в сторону кухни, игнорируя покачивание лодки. Когда ему чего-то хотелось, терпение прекращало существовать как данность, а когда немец терял терпение все привязанности отходили на второй план, о чем в последствии приходилось жалеть.

Чтобы отвлечь себя от неутешительных мыслей, Феликс опускает на решетку горелки медный чайник и по-свойски запускает руки в недра дубовых шкафчиков, за желтым стеклом хранящих травяные сборы. Англичане могут до сорванных связок кричать о том, что любят чай, но только русские могут в действительности этим похвастаться. Они и, пожалуй, японцы, но это детали. Хлесткий щелчок пальцев и горелка вспыхивает бирюзовым огнём - немец довольно ухмыляется и ставит на стол банки с ссохшимися соцветиями вереска, бутонами шиповника и чабреца. Пригоршня отсюда, пригоршня отсюда. В закипающую воду падают стружки листьев зелёного чая и ароматные лимонные шкурки в медовом сиропе. С последним нужно быть осторожней, подсказывает память, иначе можно испортить.

Когда половица позади скрипнула, Вагнер как раз занес открытую ладонь над парящим чайником, разглядывая сухие серёжки липы.

— Раньше ты был проворнее, друг мой... — сказал немец на чистом, нетронутом акцентом русском, не стесняясь того, что бесцеремонно хозяйничает на кухне при хозяине. В воду вихрем осенней листвы опускается липовое крошео. Ленивый перебор пальцами в воздухе, словно касание невидимых строп подушечками пальцев, и голубое пламя газовой горелки на секунду окрасившись в рубиновый, гаснет. Небрежный взмах кисти и щелчок — следуя зтраектории заданной указательным и средним пальцами покрывшийся шершавым нагаром чайник перемешается с плиты на каменную столешницу, — мне не приходилось о себе напоминать.

У Феликса взгляд лукавый — в отсветах дёрганного света масляной лампы он напоминает угольные пуговки притаившейся в камышах лисицы. С появлением одессита он определенно оживился. Морщинки в уголках глаз подчёркивают игрывал настрой, но даже мягкая линия улыбающихся губ таит в себе опасность, от которой к горлу подступает плотный тугой ком. Тени на кухне приходят в движение, точно подчищаясь размеренному ходу речных волн, собираются в углах и ползут к потолку, нависая над мужчинами мшистыми лохмотьями леса. Не проронив и слова Димтрий заходит за кухонную стойку, опуская на столешницу трость гостя - Феликс настолько в себе уверен, что позволяет оставить её у входа. Воронья башка смотрит на хозяина с упрёком.

— Как ты проник во "Двор"? Не знал, что барон давал тебе приглашение, — вместо сухого приветствия пара тревожно брошенных взглядов. Вагнер делает неопределенный взмах рукой, пожимая плечами. Прислоняется крестцом к краю столешницы, задумчиво опускает большой палец с костистым перстнем себе на нижнюю губу, чуть оттягивая её вниз.

— Я думал, ты уже догадался. В Лондоне есть лишь одно место, куда я не могу попасть без приглашения и это не цыганский квартал, — серьезно произносит он. Растравляет широко руки, скользя ладонями по гладкой дубовой поверхности, ловит волшебника в аркан своего взгляда, пресекая на вдохе. Кивает на чайник. Биение сердца тихое, едва уловимое, дыхание ровное и кожа бледна излучают спокойствие. Но то, что скрывается в уголках его глаз, вздувшихся венах на руках и клокочущих за спиной тенях говорит, как далёк волшебник от спокойствия. Димитрий не первый день его знает.

— Только не сегодня, — сухой голос похож на скрежет голых веток об окна. Феликс кренит голову набок, внимательно изучая беспристрастное лицо вчерашнего ученика - Кравец все еще не определился, поступает ли он правильно, доводя дело до конца. На лице немца расплывается широкая улыбка. Прежде его такие мелочи не интересовали. Одессит запинается на полуслове, капитулирует взглядом. Улыбка немца становится шире. Вот оно.

—  Угощайся, липовый, — размеренно произносит Вагнер, кивая на чашки. Одним грациозным жестом поднимается, выпрямляя спину, закатывает манжеты и отдает все свое внимание чаю, — потом может уже и не доведется.

---

«Мистер Мун» ничем не привлекает к себе внимания — будь Феликс один, скорее всего прошёл бы мимо и секунды не раздумывая, но пока Димитрий держит его под локоть, в голове что-то отщёлкивает, помогает сфокусироваться. Волшебник хищно улыбается, от нетерпения захлебываясь собственным вдохом, но виду не подает. Внешне всё также спокоен, как пол часа назад, когда они с Кравецом по тени покинули "Двор Чудес", в очередной раз проговорим план действий.

— Разумеется, мишуры оставляй, времени на сборы и без того секунды, — его голос вкрадчивый и бархатистый, в тон весенней ночи, окрасившей переулки сочными отблесками фонарей, витрин и фар. Пальцы мужчины чуть сильнее сжимают запястье проводника, он медленно опускает веки и вдыхает полной грудью. После дождя Лондон кажется особенно прекрасным, — скорее всего, здесь тебе больше не будут рады. Я возмещу ущерб.

— Разумеется, мастер, — голос Кравеца бесцветный, но Феликс достаточно хорошо знает паршивца, поэтому полутень интереса не остаётся мужчиной незамеченной. Они оба слишком привыкли к повадкам друг-друга. Мимоходом волшебник ловит себя на мысли, хорошо ли это? У Вагнера нет привычки тешить себе иллюзиями будто заплати кто Димитрю за его голову, тот бросится в сентиментальность их долгого знакомства и откажет. Это не столько страх за свою жизнь, сколько тень сожаления о том, что хороший актив может ускользнуть из его рук. Но это все патетика, в действительности же этот самый актив сухо подчеркивает — это входит в условия контракта.

Губы Вагнера насмешливо обнажают верхний ряд зубов. Разумеется, не шага мимо буквы договора. Для своего возраста одессит чертовски умен. Феликс проводит ладонью по гладко выбритому подбородку, разминая шею - ладонь Кравеца ложится на резную медь входной двери и сердце немца пропускает удар, подпрыгивая к кадыку и застревая в горле.

— Вы нервничаете, ну надо же, — в идеальном английском мальчишки вежливость граничит с безразличием, Феликс же пожимает плечами.

— Если бы ты знал эту женщину, Димми... Если бы ты её только знал... — белоснежная ладонь скользит тыльной стороной в паре сантиметром от лица. Пальцы цепляются за кромку невидимой завесы, срывая сросшуюся с волшебником иллюзию и обнажая глубокие белые шрамы, тянущиеся от правого уголка бровей через нос к подбородку, — уже бы помер от страха

Прежде чем Димитрий отпускает его руку, немец успевает прочувствовать, как судорожно сжались пальцы волшебника, стоило ему снять морок. Кравец, стоит думать, как и многие не подозревал, что на Феликса постоянно наброшены чары маскировки: к черту эстетику, не заметить магического следа такому профессионалу, как он - позор. Впрочем, немец понимал, что в этом нет ничего постыдного. Он так быстро свыкся с маской, что сам уже не ощущал её и если бы не мысли о хозяйке гостиницы, вряд ли бы удосужился о ней вспомнить.

Невольно он поправил широкие рукава просторной рубашки из черного льна. Заправил выбившуюся складку в высокий атласный пояс брюк, ненароком задев серебряную цепочку часов острием перстня. Дело не столько в беспокойстве о своей внешности, сколько в уважении - со смущением юноши перед свиданием эти жесты не имели ничего общего.

Тяжелые двери закрылись за их спинами медленно и бесшумно, отсекая волшебников от вечерней суеты внешнего мира. Это Вагнер сразу почувствовал. В обустроенным новой хозяйкой поместье даже время существовало в разрез реальности.

Внутри оказалось прохладно и темно. Ожидаемо тихо - немец затылком чувствовал учащенное дыхание одессита. Стоило волшебникам пересечь зачарованный порог, как у стен загорелись тусклые огни электрических ламп - Феликс довольно улыбнулся этой незначительной детали, подчеркивающей прогрессивность мысли. Едва уловимое движение подбородка и Димитрий спешно огибает его, буквально взлетая вверх по лестнице, не касаясь резных деревянных перил. Проводил его взглядом, ленно скользя по игре колдовского света в витражах. Демонстративно развел руки в стороны, прохода вглубь фойе, словно специально позволял рассмотреть себя, любезностью отвечая на любезность. То, что его не выбросило магией обратно на улицу уже говорило о том, что хозяйка проявляет сказочное радушие.

— Не могу просить, но надеюсь - простишь, — слог японской речи кажется родным в его устах, хоть Вагнер давно уже не прибегал к нему в разговоре. Волшебник в движении оборачивается на триста шестьдесят градусов и склоняется в глубоком поклоне, по струнке вытягивая руки вдоль тела, — не званным гостем пришел.

Воздух вокруг двигался незаметно, почти неуловимо, но от внимания Феликса и это не ускользнуло. Он лишь опустил веки, не дрогнув, когда на втором этаже с жутким грохотом хлопнула дверь. Медленно выпрямился, чуть вздернув подбородок, сложил ладони лодочкой. Хозяйка не показывалась, смотря на гостя глазами дома.

— О твоей гостинице говорят, — выдержав паузу сказал волшебник, ловя темным взглядом движение хрусталя на люстре под дубовым куполом потолка. Из коридора спиной веред попятился Кравец - Феликс заинтересованно повел бровью. Он и не думал о том, как пройдет их встреча - но ожидал чего-то подобного, потому примирительно склонил голову, переступая с пятки на носок, и позволил себе улыбнуться

— Ты не изменяешь привычкам... Прости, но я дал ему защиту трав - мальчик не должен платить за моё любопытство.

И в полумраке коридора блеснул жемчуг её взгляда - Вагнер ощутил его кожей.

— Здравствуй, Арис-са-сан